Curly-блогер Александра Шевелева о кудрях и любимой косметике — Wonderzine
О внешности и красоте
Я считаю, что красота — это соразмерность себя своему телу. Когда нигде не жмёт, не велико и ты попадаешь в представление о себе. Это мало кому удаётся. Я, например, недавно записывала первый ролик для ютьюба, а потом неделю приходила в чувство: «Боже, неужели я такая пучеглазая и носатая?»
Если взять фотокамеру и извести катушки три плёнки, то у каждого человека будет хотя бы один кадр, где он ужасно красив. Просто традиционно привлекательные люди умеют жить в этом одном кадре, а у остальных диапазон шире. Я не знаю, красива я или нет, — этот вопрос не стоит у меня на повестке. Но, наверное, такой красивой, как в десять лет, уже себя не считаю. Это какой-то магический возраст полного довольства собой. Моей дочке скоро десять, и она тоже искренне уверена в собственном совершенстве. Но считаю, что и я, и подруги после тридцати выглядим намного лучше, чем в двадцать.
Тогда мы не интересовались внешним, ходили в «мартинсах» и свитерах из «Фрик Фрака», высмеивали всё это мещанство, мечтали прославиться. После тридцати мои друзья себя поняли и приняли — мне кажется, это сделало их лица выразительнее. Да и деньги — чего уж — многим к лицу. Как ни придёшь куда-нибудь в гости, обязательно застанешь обсуждение гиалуроновой кислоты, массажей лица, скребков для языка или селективной парфюмерии. Едешь в офисном лифте и слушаешь, как женщины обсуждают вживление в себя нитей. У многих, как в песне Мадонны, есть няня, психоаналитик, тренер по пилатесу, броу-мастер, консультант по карьере. Мне кажется, это круто, что люди готовы в себя так вкладываться.
Сама я не верю в популярные сегодня инъекции — они дают одноразовый и не накапливающийся эффект. Будущее, видимо, за лазерами. Сейчас они ещё довольно болезненные и дорогие, но всё будет меняться. Я пока что успела попробовать фотоомоложение лазером BBL, но мне сложно оценить его эффект, потому что эти процедуры совпали с моим переосмыслением ухода за кожей. Я люблю сайт Realself, где можно почитать тысячи отзывов на какую-нибудь процедуру и посмотреть настоящие «до» и «после».
О кудрявых людях
Этой осенью я завела телеграм-канал для кудрявых «Так и ходи». Я не рассказываю ничего нового, всё это есть на американских ресурсах, но по-английски читают у нас по-прежнему удручающе мало. Кудрявых людей, по моим расчётам, в России не меньше 15 %, но рынка товаров и услуг для нас нет. Большинство парикмахеров не умеют стричь волнистые волосы, а самые главные марки по уходу не импортируют. Давно известные истины ухода за кудрями — не причёсываться, не пользоваться шампунем с сульфатами и кондиционером с силиконами, формировать локоны гелем без спирта, не тереть голову полотенцем, сушить диффузором, стричь всухую — у нас в диковинку.
Если девушки ещё общаются между собой и что-то узнают, то за молодых людей тревожно: им мало что неоткуда брать информацию, так ещё и любой интерес к уходу тут же стигматизируется как что-то постыдное. Устав мучиться, они или состригают кудри вовсе, или эпатируют публику причёской-помпоном. Я стараюсь заниматься просвещением. Моя задача — чтобы счастливых кудрявых голов в России стало больше, чтобы у нас было сильное curly-комьюнити, как в США, и чтобы производители косметики с нами считались. Друзья надо мной потешаются, вроде как я «серьёзный журналист», а занимаюсь такой «ерундой». Я так не считаю: волосы сильно влияют на наше представление о себе и если что-то регулярно делает нас несчастными, то надо разбираться. Я не помешена на шампунях и кремах для волос, как может показаться со стороны. Большую часть времени я хожу растрёпанная, как Эйнштейн. К банкам у меня интерес исследовательский.
Мне тяжело смотреть на девушек, которые распрямляют кудри, — как по мне, красота в своеобразии. Большинство российских женщин, к сожалению, по-прежнему выбирают усреднённую внешность из рекламного ролика, чтобы нравиться как можно большему количеству мужчин, а не самим себе. Это такая устаревшая стратегия репродуктивного успеха. Девушки вбивают в поисковик имя успешного мужчины + слово «жена». Так они узнают, какие пластические операции надо сделать, чтобы удачно выйти замуж. Поэтому у нас полстраны ходит с внешностью бывших жён Тимати. Но их трудно винить: во всех странах с невысоким уровнем жизни делают ставку на мужчин. Но проблема в том, что выйдешь ты замуж за богатого или не выйдешь, всё равно придется отвечать на вопрос: «А сама-то я собственно кто?»
О коварстве бьюти-индустрии
С тех пор как мне пришлось разбираться в составах шампуней и кондиционеров, я ужасно зла на всю бьюти-индустрию: столько лжи, обмана и лицемерия я не встречала больше нигде — разве что в политике. Большая часть того, что пишут на банках и обещают в рекламе, такой булшит, просто невероятно: в шампуни «для кудрявых» кладут жёсткие ПАВ, в дорогих маслах для волос — одни силиконы, кератиновым «восстановлением» называют химическое разрушение волос. Я пришла к выводу, что это очень жестокий бизнес, где каждый отстаивает свои, а не ваши интересы, поэтому нельзя доверять никому — только списку ингредиентов. А чтобы самому разбираться, надо хорошо шарить в органической химии и сидеть на PubMed.
Меня выручила книжка Полы Бегун «Don’t go to cosmetics counter without me» — первые тридцать страниц полностью изменили мой подход к уходу. Я тут же выкинула все свои тюбики из «Подружки» и купила средства из списка одобренного Бегун. Она проповедует тот же подход, что в недавней статье New York Times: важен не один-единственный волшебный крем за пятьсот долларов, а комплексный уход и его постоянство. У нас же люди верят в чудеса и моментальное преображение. Этим пользуются всякие пройдохи, которые удаляют женщинам комки Биша, травят нас формальдегидом и наращивают клиенткам ворованные у индусок волосы. Проблема в том, что с долгосрочными последствиями этих чудодейственных процедур людям придётся столкнуться через несколько лет, когда привлечь к ответу будет некого. Не верьте в обещание волшебства — верьте в себя, в науку и прогресс.
www.wonderzine.com
Саша Шевелева. Как та женщина — рецензии и отзывы читать онлайн
Саша Шевелева родилась в Одинцове, окончила факультет журналистики МГУ, курсы прозы Creative Writing School. Живет в Москве, занимается журналистикой и короткой прозой. В 2016 году ее рассказ «Абрикоса» вошел в сборник лучших рассказов, присланных на конкурс «Дама с собачкой», который проводила «Российская газета».
Вчера мы с Леной смотрели какой-то сериал (не помню названия), и она меня спросила: «Леша, а в твоей жизни был такой момент, который тебя изменил?» Я тогда ответил, что не уверен, что взрослого человека так уж легко изменить. Но сегодня по дороге на работу вспомнил историю, которую услышал пару лет назад в Николо-Ленивце, куда мы приехали с друзьями на выходные.
Была уже ночь: теплая такая, пахучая и влажная, как середка яблочного пирога. Мы вымотались за день гуляний, разговоров по душам и были совершенно счастливы — или просто переполнены воздухом, солнцем и летним теплом. Вафля и Ксюша еще что-то готовили на веранде или укладывали детей, но вся компания уже переместилась к костру. Туда же откуда-то приволокли гладкие, вымытые дождем бревна, жестяные кружки, вискарь и гитару. Кира то и дело пытался затянуть что-то заунывное из Высоцкого, но Леня и Пряников быстренько отжали у него инструмент и уже орали — так, что долетало до соседней деревни — «And after all you’r my won-der-wa-а-а-а-а-а-аll». Дальше репертуар был предопределен: Creep, «Кирпичи», «Сплин». В общем, традиция.
— Леонид Андреич, ай молодца, дай поцелую! — Макс потянулся через костер, как только эти полоумные закончили мучить аккорды Oasis.
— Максим Саныч — ты моя красава! Радость моя толстощекая! — отозвался Леня и крепко обнял и поцеловал Макса.— Есть зажигалочка у кого-нибудь?
— Мы действительно идеально друг другу подходим. — Голос Полины стал слышен, как только гитара затихла, ее большое розовое лицо стало видно в отсвете сигареты. — Доходит до смешного: я вот не люблю коричневые M&M’s и всегда их оставляю в пакетике, а Леня ест. Кстати, хотите?
Может быть, из-за алкоголя или из-за того, что это были последние теплые дни лета, на меня нашла какая-то хандра: думал, что понедельник совсем скоро, а на работу идти ужасно не хотелось. Я уже был немного пьян, но веселье не увлекало в общий круг: я сидел поодаль и молча разглядывал друзей. Вот в красноватых отблесках костра опять гогочут Леня с Пряниковым. Виден прыгающий небритый рот Пряникова. Леня вертит расслабленными глазами, гребет воздух руками, будто набирает в кузнечные меха, помогая себе петь. Большой мягкий Пряников обнимает друга и одобрительно смеется.
Мы с Леней знакомы уже, наверное, лет двадцать: вместе учились еще в Екатеринбурге, оба мечтали снимать большое кино. Безотказный, жутко остроумный и по-деревенски сообразительный пацан из тех, кто может, если надо, и самогон гнать из древесной щепы и стричь волосы спичкой и мокрой тряпкой. Вырос в Ревде, где его все детство ******* за то, что ходил с акварельной бумагой на уроки рисования, «как *****». Десять лет назад переехал в Москву, чтобы поступить на высшие режиссерские курсы, но осел арт-директором в рекламном агентстве.
А вот, кстати, Кира очнулся и снова тащит гитару на себя. «Ну все, ничего не поделаешь: сейчас нам всем будет Высоцкий, пацаны», — улыбается Леня. Кира прижимает корпус к худой груди и начинает сперва ощупывать ее, гладить, знакомясь, — в общем, тихо запрягает. Но вот он приноровился, взобрался на куплет, сейчас наберет побольше в себя прохладного, ночного воздуха, поддаст сердечного жару и разорется во всю силу, как гудок тепловоза, полетит вниз:
«Если мяса с ножа
Ты не ел ни куска,
Если pуки сложа
Наблюдал свысока,
И в боpьбу не вступил
С подлецом, с палачом,
Значит, в жизни ты был
Ни пpи чем, ни пpи чем».
Не переводя духа, как после первого глотка водки, Кира берется за второй. Такой он сейчас сосредоточенный: заостренный подбородок, крутой лоб, уши — всё в нем в этот момент поет. Честный, всегда одинокий, с тяжелым смирившимся взглядом. Я знаю, что он до сих пор пишет стихи, будто бы работает над какой-то большой формой, которую никто никогда не видел. Еще он монтажер в «Останкине» — отсматривает тонны криминальной хроники и съемок ДТП, несколько раз оттуда уходил, чтобы дописать свою книгу, но каждый раз возвращался. Говорит, только там его ценят.
— Кирочка, хватит, дорогой, смотри, девушки совсем заскучали, — Макс протянул из темноты к грифу большую красную руку. С ним, как и с Кирой, мы познакомились уже в Москве. Когда-то Макс был архитектором, но сейчас работает в каком-то строительном подряде. Кира замешкался — и гитара пропала во тьме. Кажется, расстроился. — Мужики, давайте выпьем, а? За дружбу! Девчонки, идите сюда! Давайте, чтобы почаще так вот встречаться: Ксюшечка, спасибо тебе! Гениальная же была идея! — Макс резко возник откуда-то с Вафлей и Ксюшей, вступил в свет костра и стал расплескивать бутылку по жестяным походным кружкам. — Ребят, ну за дружбу!
— За дружбу! Ура-а-а-а!
— Я тут все вспоминал, сколько мы с вами дружим, и никак не мог посчитать. — Высокий пучеглазый Пряников разместился рядом с Леней, который ворошил дрова в костре. — С 2002-го? Да? Как во ВГИК я приехал поступать?
— Ну да, скорее всего. Тогда — еще помнишь? — все знакомились на Колиной кухне на Профсоюзной. Каких людей Колян собирал! Ха-ха. Цвет нации.
— Да! Великая была кухня! Надо бы мемориальную доску там повесить!
— Только как-то никто надежд не оправдал. Своих собственных. На себя, — сказал откуда-то из темноты Кира, про которого уже все забыли.
— Мечтали, мечтали, да ничего не сделали.
Все обернулись на Киру.
— Кир, ну каких надежд? Ты вспомни, кем мы были-то? — Пряников повернулся и стал искать в темноте глаза Кирилла. — Да я, безотцовщина, даже мечтать не мог, что куплю когда-нибудь дом под Москвой. Я — сын уборщицы ДК в Новом Уренгое. Ты это хоть помнишь? У меня, как у тебя, никакой квартиры в Москве никогда не было и мамы в министерстве культуры!
— Эй, эй! Брейк-брейк-брейк! Ребят, выпьем, а, ребят! — Макс подхватил бутылку и начал обход, отвлекая внимание Пряникова, но тот не отвлекался.
— Сам, сам поступил во ВГИК. Да, может быть, я сейчас работаю не на самой творческой работе — просто торгую аппаратурой, но чего-то достиг. Да? Макс, чего он начинает тут? Лех, ну ты скажи ему, а?
— Пряник, да не расстраивайся, ты чего? Кир, ну что с тобой? Ну нормально же сидели, — Леня достал правой рукой Кирилла откуда-то из тьмы, всучил стакан и посадил рядом с собой, как игрушечного, а левой рукой обнял Пряникова. — Ребята, посмотрите какая ночь.
Похолодало. Самые большие поленья уже догорели, и костер притих. Вафля, Ксюша и Полина ушли в дом, а мы открыли еще бутылку. Действительно, была какая-то невероятная ночь, как в фантастических фильмах про космос. Сверкало небо.
— Пряников, прости, друг, прости, — Кирилл прижался лбом ко лбу друга, и оба затихли. На веранде вспыхнул большой фонарь в толстом баночном стекле. — Это я не про тебя. Это я про себя говорил. Прости меня. Это работа ******** на меня так действует, что ли. Не знаю.
Леня опять налил, выпили и закурили. Долго молчали.
— Недавно общался с балашихинскими ментами, — Кира прикурил от Лёниной сигареты и говорил совсем тихо. — Ну вот. Рассказывали. Выезжают на труп: женщина, 36 лет. Двое детей. Муж. Семья вроде благополучная. Погибла ни с того ни с сего, ночью, как-то глупо — на нее пустая книжная полка упала во сне. Мужа и детей дома не было: были на даче. А то, может быть, спасли. Ну так вот. Муж в морге говорил, что ее убила не полка, а ее ненаписанные книги, представляете? Что она всю жизнь хотела стать писателем, но не могла: работа, дети, семья. А когда этих ненаписанных книг набралось на целую полку, она и упала. Вроде как месть, что ли. За неосуществление.
Стало совсем тихо. Леня только похлопал его по плечу и стал тушить костер. Пряников поднялся, взял мусорные мешки и стал собирать в них пустые бутылки, банки из-под пива, пакетики от M&M’s. Начинало светать. Я присел ближе к Кириллу.
— Так вот, Лех, я же как та женщина. Все мы.
Мы еще посидели немного, и я ушел спать.
Когда проснулся, многие уже съездили на пруд и вернулись. Макс, Леня и Пряников уехали покупать у деревенских мясо. Кирилл жарил баклажаны на решетке. По всему дому носились дети.
После обеда стали разъезжаться: долго обнимались и обещали друг другу повторить. Макс приглашал на новоселье в свой только что достроенный дом, Полина и Леня шутили над Пряниковым — он испачкался углем и бегал с черными ладонями за детьми.
Я не заметил, когда и с кем уехал Кирилл: то ли с Вафлей на ее грязно-красном хюндае, то ли на случайной попутке. Но когда мы поняли, что он уехал, всем стало как будто бы легче. Мы сделали музыку громче и стали готовиться жарить шашлыки.
Иллюcтрация на обложке рассказа: Kirsten Sims
prochtenie.org
Александра Шевелева о жизни как сериале — The Village
Тревога и беспокойство овладели мной, когда Катя, окончив «Британку» и получив хорошую должность в топ-нейм бюро, бросила всё через полгода и купила билеты в один конец в Непал. Я ведь знаю, как она мечтала работать дизайнером, приехав покорять Москву! До этого Гоа забрал трех моих друзей, которые мечтали снимать свое кино. Костя, талантливый музыкант, уже третий год живет в Бангкоке, зарабатывая переводами, и дает знать о себе только агрессивными статусами в адрес Asiana Airlines. Мои 25–30-летние друзья регулярно бросают многообещающие карьеры, прежние мечты, мужей, жен, детей и уходят в себя, уезжают в гималайские деревни, погружаются в апатию, сумятицу, беспокойство. Ищут себя.
«Наши родители сходят с ума, когда мы, бросив клубничные грядки, решаем открыть школу хастла и контактной импровизации»
Кажется, жизненный сценарий наших родителей, который представлял собой эпическое кино о труде, любви и служении гуманистическим идеалам, дал серьезную трещину. Жизнь моего поколения больше напоминает сериал: цепь ярких, разрозненных эпизодов с каруселью действующих лиц, вихрем сюжетных линий и непредсказуемых экспериментов над самим собой, объединенных только главным героем. Вот я в ашраме в Керале. Вот я получил грант Fulbright и изучаю медиаменеджмент в UCLA. А вот я всё бросил и развожу ампельную клубнику в деревне Мосолово. Неудивительно, что наши родители с ума сходят от беспокойства и только пожимают плечами, когда мы, бросив клубничные грядки, решаем открыть школу хастла и контактной импровизации.
Ведь как это было в их времена? Человек получал образование, поступал в институт, женился, работал в каком-нибудь НИИ, через десять лет — квартира, дети, машина, чешская стенка, повышение, дача. Жизненный сценарий был сбит довольно плотно, без зазора, без щелочки. С минимальными промежутками между структурами, которые подчиняли себе твое бытие. Было не принято долго думать, куда нести свой диплом, да и мысли не было, чтобы, закинув его на чердак, пойти торговать материнскими платами. Существовало понятие «непрерывный трудовой стаж», которым гордились. Может, и скучно, но эта заданная размеренность, видимо, здорово спасала от кризиса четверти жизни, который подтачивает моих сверстников вопросом: «Кто я?»
Конечно, жить по родительскому сценарию сейчас невозможно: даже в эпоху стабильности нет долгосрочных социальных гарантий, но главное — этот сценарий не предполагает жажды самопознания и внесения корректив в жизненный план по ходу действия. Я — врач. Я — учительница. Я — железнодорожник. И так всю жизнь.
Вряд ли кто-нибудь сегодня согласится работать 10 лет на одном предприятии, довольствоваться одним профильным образованием, до смерти жить на одном месте. И не получится. Экономически это нецелесообразно: дешевле набирать людей под конкретные проекты, чем держать балласт из 10 тысяч пожизненных сотрудников. Поэтому многие работодатели ценят умение быстро собрать команду, поднять стартап с нуля, на ходу добирая необходимые знания, адаптироваться к новым условиям.
«Большинство живет в каком-то шизофреническом двоемирии. Петя, выучившись на эколога, работает сисадмином, а по ночам он байкер»
Мы озабочены эфемерной самореализацией. И никакая вечная троица квартира-машина-дача не перевесят ее значимости. К несчастью, наша самореализация бесконечно осложнена всё возрастающим количеством возможностей. Каждый день мы получаем тонны информации о новых местах, людях, профессиях. Их так много, что они уже просто не могут уместиться в одну человеческую жизнь.
Поэтому большинство молодых людей живут в каком-то шизофреническом двоемирии. Все привыкли к тому, что Петя, выучившись на эколога, работает сисадмином, а по ночам он байкер. Аня, корреспондент государственного канала, вечером — клавишница в рок-группе, училась на социолога. Вова — курьер, по профессии связист, но его главная страсть — сцена: он играет волшебника Изумрудного города в любительской постановке. Это только в начале нулевых еще кого-то удивляло, что лидер панк-рок группы «Наив» Чача Иванов работает то банкиром, то брокером в солидных структурах. Сегодня более подозрительны брокеры, у которых нет второй, тайной жизни.
В отличие от устаканившейся Европы, в России еще есть возможность пробовать, примерять на себя разные жизненные модели, кардинально менять карьеру, уходить в ирландские монастыри, возвращаться, вливаться в новые проекты. В поисках себя мы меняем работу каждые два года, каждые пять лет — профессию, каждые три — начинаем новые отношения. В отличие от эпического кино, драматургия сериала усложняется: появляются второстепенные линии, которые иногда перерастают в основные, случаются флешбэки, меняются места действия, появляются всё новые и новые персонажи. Мы уже проживаем не одну, а несколько жизней: друида, Лары Крофт, Чипа, Дейла и Дюка Нюкема.
И всё бы ничего, но недостаток терпения и мотивации не дают нам реализовать себя в новом деле, в новом увлечении, в новых отношениях. Мы, как капризные дети, не разобравшись с инструкцией, бросаем игрушку и бежим к следующей. Хотя у многих получается: закончил один проект, отдохнул, принялся за следующей. Главное, не забывать, что у каждой серии обязательно должна быть развязка. Достижение. Результат. Завершение. Конец.
www.the-village.ru