Катюша Ремизова. О раке, смирении и прощении
Катюша Ремизова отошла ко Господу год назад, в 29 лет, в ночь на 1 августа 2015 г. Четыре года она боролась с онкологическим заболеванием, пережила семь операций, тринадцать химий. Она очень стойко переносила болезнь, постоянно причащалась, в последние месяцы – каждый день.
Просим молитв о упокоении рабы Божией Екатерины!
Когда болезнь перешла в терминальную стадию, Катюша решила,что важно поделиться своим опытом принятия и проживания болезни, объяснить психологические и эмоциональные изменения, вызванные раком. Мы публикуем расширенную аудиозапись рассказа Катюши и неполный текст этой беседы
Часть 1
Часть 2
Записала Тамара Амелина:
Осенью 2014 года я приехала к ней домой, в Раменское, и мы проговорили долго, 14 часов подряд. Вернулся с работы Катин муж Андрей, из детсада пятилетний сынишка Захар. Мы уютно расположились в гостиной, пили чай с приготовленным Катей яблочным штруделем и расстались только, когда за окном стало светать. Думаю, кому-то этот рассказ поможет принять себя в болезни, а кто-то просто узнает, как это – быть онкологическим больным.
О чем говорить
– Мне самой больше всего хотелось бы поговорить про эмоциональную и психологическую сторону болезни. Одна моя знакомая только-только начала лечиться, я по ней вижу и заново вспоминаю, как тяжело понимать и принимать свою болезнь, новые жизненные рамки.
Дело в том, что болезнь дает большой опыт, которым хочется поделиться. Хотя обычно пробуешь рассказать про онкологию – и это превращается в поучение. Или в историю болезни во врачебном смысле – перечисление операций, врачей, прочих подробностей. И я замечала много раз, что если человеку не нужно знать что-то, он этого не услышит. Так было несколько раз – разные люди на моем рассказе просто засыпали, даже если не хотели спать! А сейчас я нередко выступаю как справочное бюро – очень многие люди обращаются, когда узнают, что у друзей, у родственников появился такой диагноз.
– Спрашивают, что дальше делать?
Да, именно так. Или просят, чтобы я позвонила заболевшему человеку и просто с ним поговорила. Не всегда нужно объяснять, что делать дальше, иногда надо просто выслушать, поддержать, разделить эти непростые эмоции. Часто такой разговор складывается.
Как все начиналось
Первые серьезные признаки болезни, в том числе, кровотечение, появились у меня в восемнадцать лет. Я думаю, что стрессы, связанные с переездом семьи из Ташкента в Москву, со сменой климата, с поступлением в вуз не прошли даром. У меня и во время беременности были тревожные признаки. Просто Господь сохранил ребенка. Обычно люди не хотят о плохом думать, и я не думала.
Когда мне было 25 лет, я была кормящая мама, Захару было полтора года, у меня резко заболел живот, начались непонятные симптомы. Я почувствовала, что попала в какие-то неотвратимые жернова, и ситуация такова, что уже ничего нельзя изменить. Я пыталась связаться с какими-то врачами, что-то сделать, и… ничего. То есть врачи не могут, скорые не приезжают, родственники не воспринимают ситуацию всерьез.
Мы сидим с мужем, и я говорю: “Ты знаешь, Андрей, у меня нет сил жить. Ты пойми, это не ради красного словца, это не какая-то манипуляция, я говорю тебе честно: у меня нет сил дышать, ходить. Чувствую, что мне это все дается с большим усилием”.
Я даже потом написала: если человек начал вам жаловаться на усталость, если у него появились какие-то необычные симптомы, попытайтесь его уговорить сходить к врачу. Сам человек помочь себе не может, в тот момент он находится внутри ситуации. И эта фраза, что «спасение утопающих – это дело самих утопающих» в корне неверная. Потому что человек, который находится в этой своей ситуации, не может оценить ее извне. Ему кажется, что у него все нормально. А если человек совестливый, то ко всем прочему он подумает, что сам во всем этом виноват.
Я попала в районную больницу, и все подумали, что у меня аппендицит. Врачи никак не могли взять в толк, почему эта девица, идиотка просто, орет как резаная. Я сама шла до операционного стола под всякие подбадривания персонала: «Что ты такая болезная». И потом эти врачи меня разрезают и видят огромную опухоль, разлившийся по брюшной полости гной. Врачи были в шоке, они вышли и сказали моим родственникам, готовьтесь к худшему, скорее всего, в ближайшее время помрет, у нее рак…
И вот во всей этой трэшовой ситуации я выхожу из больницы, пытаюсь взаимодействовать с миром и понимаю, что у меня реальный афганский синдром, когда есть мир, а есть я, и я как будто за стеклом, отдельно. Я не понимаю вообще, что происходит, почему люди радуются жизни, когда существует такая боль и такой ужас.
Я столкнулась с одной знакомой в магазине, и она меня спрашивает: “Как дела?” – такой дежурный вопрос, и я ей пытаюсь сказать, что дела плохо, а она: “Перитонит? У меня у мамы был перитонит, ничего страшного, ерунда”. И все так реагируют. Ты находишься в изоляции, потому что не можешь эту боль излить, и меру этой боли никто понять не может.
И тут я встретила подругу, которая потеряла мужа. Мы с ней встречаемся взглядами, и я вижу, что меня понимают. Человек, у которого был опыт серьезной боли, никогда не сможет пройти мимо другого человека с болью. И сейчас у меня уже есть достаточно большая группа людей, с которыми мы общаемся, и нам не надо друг другу ничего объяснять, долгие слова не нужны. Это как пропуск в тайный клуб, позволяет понимать друг друга без слов.
Лечение. Врачи. Ангелы
– Про Каширку говорят: «Все там хорошо – и оборудование, и персонал. У них одна проблема – это пациенты». Это так на сто процентов. Знаешь, как обитель скорби: люди падают в обмороки в очередях, ходят до последнего, их кругами ада проводят много-много раз. Многие больные там проходят жестокий естественный отбор и не попадают ни на операцию, ни на лечение. Там такая система, что человек может сидеть у кабинета, а врач (у них там есть вход из коридора и выход с другой стороны) уже давно вышел и пошел-пошел-пошел… А пациент сидит и будет сидеть еще хоть целый год.
Нигде больше такого не видела. Когда я пришла в свой Институт Рентгенорадиологии, мне показалось, что это рай. Андрей при первой встрече хирургу говорит: «Я готов вам дать любые деньги». А хирург ему: «Вы что, с ума сошли? У вас жена умирает, а вы тут какой-то дурью маетесь. Давайте быстро ее сюда. И если ей будет нужно, мы ее хоть завтра прооперируем».
Я дома умирала, меня очень долго мурыжили на Каширке. Я ждала самого худшего, понимаешь? Я уже была в лечебном отделении в Онкоцентре, на каком-то там жутком этаже, смотрела и думала: наверное, люди отсюда просто из окон сигают.
– Как все иначе в той же Германии!
– Понимаешь, за что мне обидно? У нас есть то же самое, что и в европейских клиниках, вот в этом институте. Мне никто не верит. Все говорят: «Да ты что, в России? Да ты врешь!». Мы же отправляли в разные европейские клиники документы, и все нам ответили, что меня наши врачи лечат абсолютно правильно. Единственная проблема в России – то, что нет реабилитации.
После пятой операции, она шла сразу после четвертой, я не могла очнуться от боли, был какой-то туман. Я слышу голоса и не могу открыть глаза. В реанимации ангелы работают, которым важно, чтобы ты проснулась. А я вроде бы и не сплю, но не могу глаза открыть, слышу только свои стоны.
Ко мне пришел анестезиолог и говорит: «Кать, сейчас тебе надо согнуться, я буду ставить эпидуралку, ты потерпи, милая моя, я сделаю, что тебе не будет больно». Мне сразу легче. Но за счет желудочного зонда в носу я дышать не могу, мучаюсь жутко, мой врач говорит: «Ты ж мое солнышко, моя радость, ну подожди немножко». Начинает мне все сам аккуратно вытаскивать. У меня слезы, сопли, слюни. «Прости, милая, без этого никак». У меня рвота. Он все это терпит, гладит меня по голове и говорит: «Как же ты, моя бедная, натерпелась».
У меня неделю не работали кишки. А если кишки не запустятся, это значит – зашей рот, живи без еды. Наступит паралич кишечника, а это смерть. Доктор меня уговаривает: «Катя, надо пить вазелиновое масло». Не просто вазелиновое масло, а с самой горькой горечью на свете – магнезией. И выпить надо не ложку, а большой стаканище. Я смотрю в его честные-честные глаза и говорю: «Доктор, ради вас – что угодно! За ваше здоровье!» И выпила залпом! А он: «Ну, сильна мать!»
Это другой уровень отношений. Этот доктор меня спасал один раз, два, три, постоянно. Я сопли размазываю: «Все, не буду лечиться никогда! Пошли вы все на фиг! Я пойду порешу всю вашу ординаторскую!» А он все улаживает. Настраивает. Уговаривает.
Он позвонил мужу и сказал: «Все хорошо. Случилось чудо». Так и сказал, хотя они люди не верующие.
Я когда вышла из Института Рентгенорадиологии, думала, как отблагодарить врачей? Деньги давать нельзя, ну подарили какой–то «букет» из фруктов, мороженое, арбуз. А для анестезиолога у меня было письмо. Я написала, что «когда-нибудь я напишу о вас книгу, потому что вы – не люди, вы – ангелы! Да, ангелам не нужно говорить, что они ангелы, но я не могу не сказать…». Реанимация – тяжелая и неблагодарная работа. Их мало кто благодарит. Кто-то не помнит, кто-то был без сознания.
А потом случился рецидив. Глаза хирурга не могут увидеть мельчайшее. Химию я переносила хорошо, а облучение – через пень-колоду. Бывают такие случаи, что облучение приводит к регрессу.
Как сложно держать «видимость»
– Очень тяжело и болезненно осознавать, что в какой-то момент сломалась твоя «самость», что иногда буквально по малейшему «чиху» нужно просить у кого-то помощи…
Здоровый человек может во многом рассчитывать на себя, может держать себя в руках, может создать себе какой-то определенный имидж, может делать добрые дела, ни с кем особенно не ссориться. Можно долго создавать такую видимость. А вот когда заболеваешь, вся эта «самость» резко рушится.
А сейчас особенно сложное время. У меня такой характер, что я хорошо схожусь с новыми людьми, свободно чувствую себя в компаниях. Но недавно мы ездили к друзьям в гости, и я поняла, что сейчас я нахожусь в состоянии какого-то аффекта. С одной стороны, даже в болезни я научилась сохранять видимость, что все хорошо. Я смеюсь, улыбаюсь, радуюсь, но сейчас со мной, несмотря на лекарства, всегда есть боль. У меня есть такая особенность: чем мне хуже, тем более яростно я смеюсь и шучу. И сейчас часто понимаю, что я не отдаю себе отчет в своих действиях, нет никаких тормозов.
Был момент, когда я спросила своих друзей, испортила ли меня болезнь. Очень непростой опыт! Много всего пришлось услышать на свой счет.
Началось с того, что несколько близких людей сказали мне, что болезнь изменила меня не в самую лучшую сторону. Эти высказывания друзей были очень вовремя, я восприняла их. Конечно, это было не просто, я плакала месяц, после этого закрыла многие свои записи в социальных сетях, какое-то время вообще тяжело было общаться с людьми. Мой муж сказал: «Ты сама попросила у людей сочинение на тему». Это правда, я сама попросила.
Это был момент очень сложный, с двумя подругами у меня даже испортились отношения, потому что они мне сказали честно, что они думают. Мой священник по этому поводу сказал: «Держись этих людей».
– Держись?
Он мне сказал, «тебе будут много говорить всяких елейных вещей, но мало найдется людей, которые тебе скажут правду». Сейчас я чуть-чуть оттаяла, поняла, что можно выражать себя по-другому и все равно продолжать общаться
Когда ты просишь о насущном, нужно свою гордость перебороть, не терпеть и не ждать. А в каких-то моментах уже начинается баловство. У меня идей всегда много, я фонтанирую и начинаю говорить: «А вот сейчас мы все вместе с вами сделаем то-то…». Я начинаю решать за других – это такая хорошая ловушка болезни. Мои родные по этому поводу начали мне высказывать. И священник мне говорит: «Катя, все. Бери себя в руки. Или ты делаешь это сама, или ты просто терпишь – записываешь идеи, например… Понятно, что о стакане воды ты попросишь. Но какое-то баловство прекращай, нельзя напрягать и решать за других». Для меня это был очень ценный совет.
Кстати, о советах. Мне их стали столько давать! Все – знакомые, незнакомые – пишут абсолютно разное. Кто-то начинает меня укорять, говорят, что знают, почему я болею, советуют в духе «да не обижайся ни на кого, я вот не обижаюсь и у меня все хорошо». Как будто ты сам виноват в своей болезни. Я в какой-то момент сказала про это священнику, а он: «Господь с тобою, да что ты, Катюша…»
Сначала я раздражалась от советов по лечению рака, системы же разные есть, официальные, неофициальные. А в какой-то момент меня ударило по голове – но ведь люди хотят мне помочь! Неважно, что они советуют, изначальный порыв – это помочь мне.
Про смирение
– И все эти ежедневные открытия из серии «гадкий я». Сейчас я часто вижу проявления своих дурных черт, но ничего не могу с этим сделать, не хватает сил на контроль, и все самые неприятные стороны характера оказываются на виду. А когда тебе делают замечания, бывает больно, ведь даже самому противному человеку хочется, чтобы его обняли-пожалели…
Я думала, что за время болезни я чему-то научилась. Но проходит какое-то время, и понимаешь, что не просто ничему не научилась, а все это время стояла на месте. У меня даже в дневниках есть такие записи: «Вот я наконец научилась не задавать лишних вопросов врачам». И через год пометка сверху: «Не научилась – показалось».
И я понимаю, что лучшее, что я сейчас порой могу сделать, это попытаться больше молчать. Иногда в этой ситуации помогают только мысли о смирении. Думаешь, ведь я просила о нем – так вот, пожалуйста, смиряйся! В какой-то момент я начала бояться просить смирения, так как поняла, что получить его, наверное, придется через боль. А я боюсь боли. Но сейчас я понимаю, что будет больно, а страх почему-то ушел…
Самое сложное – когда хвалят. Особенно если такое: «Ох, ты мученица наша, ох, мы чуть ли не молимся на тебя». Это очень тяжело: во-первых, я серьезно понимаю неправду всего происходящего, люди пытаются себе что-то домыслить. В каких-то моментах, мне кажется, не всегда люди искренне пишут. Может быть, они хотят подбодрить, пожалеть… Иногда какое-то, казалось бы, доброе слово, бывает очень тяжело принять.
В болезни очень много рутины, серых, ничем не выдающихся дней, в них неправильно слышать похвалу. А с другой стороны, бывают ситуации, когда очень одиноко, реально остаешься один, вплоть до того, что даже близких рядом нет, им же нужен отдых. Жить с больным человеком очень тяжело.
Как относиться к этой теме – вообще не понятно. Мы в семье даже шутим. Например, могу Андрею сказать, когда он не отвечает на телефон сразу: «Если ты не успеешь на мои похороны, не расстраивайся, зато потом дадут три дня выходных». Люди со стороны, даже моя кума в ужасе, говорят: «Катя, нельзя так шутить». Но Андрей меня нормально воспринимает. К теме смерти можно или очень серьезно относиться, или шутить. Еще вариант – никак. Просто никак не говорить про это.
Завещание
– Я прочитала расшифровку лекции отца Даниила Сысоева “Инструкция для бессмертных”. И там он говорит, о чем стоит подумать человеку, который знает, что ближайшее время умрет. Мне эта книга помогла разложить все по полочкам.
– Там советы есть?
– Да, там прямо инструкция. Год назад я написала письмо своим родственникам, друзьям, каждому какие-то добрые слова, мысленно со всеми попрощалась. И у меня была генеральная исповедь, очень подробная, очень серьезная, священник даже сказал: “Я теперь сам буду долго думать, потому что у меня такого давно не было, чтобы все разбирать по полочкам.” Я вообще очень люблю убирать, а от этого разговора у меня осталось ощущение чисто вымытой комнаты. Мне не хотелось это ощущение терять, мне тогда казалось, что я вот-вот умру.
И потом я включаю компьютер и вижу, что там сообщение о смерти Анатолия Данилова. И у меня в этот момент случается истерика…
Понятно, что я всегда думаю о смерти, но последнее время я готовилась к смерти целенаправленно, писала какие-то завещания. И тут ушел человек, который вчера поставил лайк. Я до этого даже и не знала, что Анатолий читает группу про помощь мне в Фейсбуке. На «Правмире» публиковали мое письмо, и на форуме Анатолий пишет: «Это наша очень хорошая прихожанка, нужна помощь». Я думаю: какой небезучастный человек! И тут бац! Я как дура пишу какие-то завещания, а тут человек не знал, не гадал: у него ребенок маленький, жена… Для меня это был личный удар. Я очень много молилась первые 40 дней…
Простить
Я думаю, что онкология может проявляться обидами, недоверием, абсолютной и тотальной нелюбовью к себе. У меня было искушение высказать претензии своим родителям. Психологов начитаешься, думаешь, во всем они виноваты, и вдруг такая мысль: «Стоп! Мне 25 лет, и я пытаюсь обвинить маму в том, что мне сейчас плохо? Это вообще нормально?!»
У меня была переоценка отношений с родственниками, и очень серьезная. Я сняла розовые очки по поводу того, что мне все сейчас помогут, все сгрудятся. Потому что в любой момент может случиться ситуация, что помочь-то не смогут. Любой человек может не смочь, может предать, но это не потому что он сволочь, а потому что он просто человек.
И еще я поняла, насколько тяжело моим родственникам, особенно родителям. Я думала так: Андрей – взрослый мужчина, будет переживать, но как-то справится с этой ситуацией. Захару очень тяжело будет, поэтому Андрея надо попросить прежде всего, чтобы он думал о Захаре. Про своих родителей тоже думала, что взрослые люди, как-то должны пережить. Я, конечно, видела, что моей маме тяжело в каких-то моментах, но все равно ситуацию явно недооценивала. Поставив себя на место родителей, я поняла, как им тяжело, и впала в такой ужас! Ведь я сама мама!
Было непросто простить себя. Это произошло в реанимации, у меня тогда была какая–то странная устремленность, я будто перед стартом находилась. Помню, как меня завозят в лифт, я смотрю на свое отражение… а на меня смотрят абсолютно не мои глаза, какие-то чужие, очень напряженные… смотрят прямо внутрь меня. Я вижу себя как бы со стороны и слышу голос внутри: я себя простила…
Про помощь
Если ты просишь о помощи, ты должен быть готов, что будет непросто. Возможно, помощь будет совсем не такой, какой ты ждешь изначально. И люди будут совсем не такие, каких ты себе нафантазировал. Но в любом случае всем нужно будет сказать «спасибо».
Я не стала писать в Фейсбуке «не молитесь за мое здравие». Если здравие должно быть, оно будет и без этих слов. Но я поняла, что наступила точка невозврата. Я прошу молиться об избавлении от боли и страданий, чтобы не было мытарств.
…
www.pravmir.ru
Катюша Ремизова. Дневники любви | Православие и мир
Катя Ремизова – это имя знакомо многим. Она узнала о своей онкологии, когда ее сыну исполнилось полтора года. И еще много лет мужественно боролась с болезнью. 17 химий, отсутствие обезболивания, неопределенность. Катя все время вела дневники – много писала в фейсбуке, друзьям и просто для себя. Весь год супруг Кати Андрей отбирал записи из Катюшиных дневников и размещал их в сообществе помощи Катюше. Сегодня два года со дня Катиного ухода – на преподобного Серафима, которого она так сильно любила, в день малой Пасхи, которую «посреди лета поют», и мы публикуем некоторые записи Катюши.
Как больно, Господи… Как страшно…
Быть может, Ты меня оставил?..
И сложно вспомнить день вчерашний,
Когда сегодня бой без правил.
Идет война на пораженье.
Моя змея меня же душит.
И тело сводит напряженье
И липкий страх опутал душу.
Все глуше я среди дыханий.
И, позабыв о тленных «счастьях»,
Я верю: в страшный час страданий
Несет Господь меня в объятьях.
* * *
История болезни, написана самой Катей для сообщества «Помощь Катюше Ремизовой».
«Если по порядку, то ситуация следующая: мне 27 лет, я замужем, есть ребенок 3 года и 7 месяцев, мальчик. 2 года назад мне поставили диагноз – рак кишечника, 3b стадия. Сейчас рецидив, проведена операция, не успешно – канцероматоз, лимфоузлы рядом с сосудами, радикальная операция невозможна и опасна. Нужна агрессивная химиотерапия, организм к ней не готов.
Если подробнее: в марте 2011-го у меня внезапно заболел живот, случился перитонит, проведена операция в районной больнице, обнаружена большая опухоль, выведена стома, опухоль трогать не стали. В мае 2011-го на Каширке поставлен диагноз – аденокарцинома сигмовидной кишки. В июне в Институте рентгенрадиологии проведена операция по удалению опухоли, затем 6 курсов химии, по протоколу Folfox, затем там же в институте операция по реконструкции кишки – убрали стому, затем облучение 42 грей. В мае 2012 года – лучеспаечная болезнь.
С разницей в неделю 2 экстренных операции по иссечению спаек. В апреле 2013 года обнаружен рецидив в левом яичнике. Принято решение о проведении операции – шестой – в Институте рентгенрадиологии. Операция прошла не успешно, т.к. во время операции был обнаружен не только рецидив в левом яичнике, но и 2 значительно увеличенных лимфоузла рядом с крупными сосудами, т.е. их опасно резать + много мелких метастаз, рассыпанных в малом тазу – канцероматоз.
Взяли биопсию, удалять не стали. Принято решение провести химиотерапию. Сейчас подбирается схема. Лечение должно быть достаточно агрессивным, но организм сильно ослаблен, особенно ЖКТ. Сложность в том, что лечение показано достаточно агрессивное, но я истощена всем, что было, мало вешу – 47 кг при росте 176, плохо переношу многие лекарства и вливания. Мой врач рекомендует мне пройти курс реабилитации в Германии (а может быть, потребуется не один) между курсами химиотерапии. Если есть такая возможность, помогите нам бороться, тем более есть шансы, воля к победе и ради кого жить.
С уважением,
Ремизова Екатерина».
* * *
1 августа. Для меня это был особенный день. Дело в том, что давно, еще зимой мне приснился сон, вернее только голос. Голос абсолютно неземной, от которого мне во сне даже стало как-то страшновато, он сказал мне: «Усталый путник, твой путь закончится в середине июля». Ну все, помру, наверное, подумала я «оптимистично». Тем не менее, сон оказался в руку, хотя я не доверяю снам. Закончился мой путь длиной в 3,5 года. Мое лечение. И всюду жизнь, и у меня от ощущения этого даже появляются силы, которых нет.
* * *
Я сейчас очень рада, когда вижу у кого-то счастливый момент, когда все вдруг налаживается… Жизнь такая короткая. Пусть люди радуются своему счастью, и я за них тоже учусь радоваться, когда понимаешь всю краткость и зыбкость нашей жизни.
Потому что крест есть все равно у всех, и у каждого он в своем проявляется, и не бывает, наверное, этой жизни без боли, но я верю, что радости в ней всегда невыразимо больше. Мы ведь только сами можем эту радость выбрать, никто за нас.
* * *
Меня теснят идеи, мне хочется много-много всего сделать. И одному Богу известно, могу ли я это сделать здесь или все это уже там…
И мне не понятно, стоит ли, например, продолжать учить итальянский, совершенствовать английский, вести ли мне литкружок, заниматься ли на гитаре. Много желаний и идей: пожить в Италии, порисовать акварелью, заняться с ребенком разными интересными штуками, реализовать свою хорошую и совсем не сложную бизнес-идею… И так мало сил, потому что средства… средства можно найти… были бы силы.
Но даже то, что я могу сделать (конечно, если напрячь силы), я не делаю, потому что меня останавливает мысль: «А что, если завтра я не смогу продолжить…»
Сегодняшний день вновь заставил меня думать об этом, и вот почему…
Раньше я очень любила готовить, экспериментировать на кухне. Особенно здорово мне удавались супы, даже овощные. Их ели даже самые отъявленные «нелюбители» овощей, но… Когда я заболела, все изменилось. Химии, изменение вкуса и аппетита, отсутствие сил. Казалось, я разучилась готовить. Но сегодня… сегодня мы сделали по-новому. Мне стало сложно стоять у плиты, но я рассказывала Андрею, КАК я бы сделала суп и запекла мясо от и до. Я помогала на разных этапах, к нам подключился Захар. В итоге у нас получились суп и мясо, вполне достойные ресторана, при том, что все было приготовлено из простых продуктов, я люблю простые, натуральные и полезные продукты… И вот, наслаждаясь результатом нашего совместного труда, я вернулась к размышлениям: так уж я ничего не могу, меня ограничивает болезнь или я сама себя ограничиваю? Где эта черта? И как мне быть?
* * *
Когда я поступила в хоспис, было очень сложно. Для нас – предельно. У меня была интенсивная боль, которую никак не могли купировать даже сочетанием очень серьезных препаратов. Я задыхалась, потому что ослабленный организм заболел острым бронхитом, а лекарства дали астматические приступы, которые шли один за другим, от боли и температуры у меня начались судороги, ноги и руки отказывали. Мне казалось, что я подошла к краю бездны. Было предельно страшно за себя, но еще больше за близких. Я видела, как я пугаю тех, кто меня любит, своим жутким ухудшающимся самочувствием. Это очень страшно, когда близкий человек задыхается, сильно страдает от боли и не знаешь, что делать. Захарку этот ужас миновал, мы старались, но я понимала, что новый год у нашей семьи может стать страшным. У Андрея за 2-3 таких дня кончики волос стали как бы подернуты инеем. Всего 3 дня. Я очень признательна своему врачу, тому, что моя хорошая, предусмотрительная Зоя Владимировна, зная мое самочувствие, предварила наше решение и сказала, что если что, в хосписе меня ждут.
Но, надо сказать, я сопротивлялась до последнего («Как так, я же хотела сделать утку по-чешски на Рождество»). Решающим стал этот жуткий день с астмой и понимание, что я не имею права обрекать близких на этот ужас.
Первый день в хосписе был для меня сложный. Правда, я проспала почти сутки, так как это был первый день, когда боль ушла совсем. Первый день за много-много недель. Но я просыпалась в тревоге, ощущение, что я совсем-совсем одна, как песчинка в космосе, что впереди Новый год и Рождество, а я в хосписе. Все это обжигало.
Но я просто не знала. Я не знала тогда, что хоспис – это про жизнь. Такого сказочного Нового года, такого замечательного Рождества у меня еще не было. У меня еще не было столько любви… У меня есть ощущение, что Бог теперь еще ближе. А хоспис – это маленький кусочек рая здесь на земле.
Я так благодарна Богу, что Он дал моим близким и мне такой опыт и возможность отдохнуть душой и телом после многих-многих трудов.
Что же за всем этим следует? Следует – жить!
Шить сарафаны и легкие платья из ситца…
Вы полагаете, все это будет носиться?
Я полагаю, что все это следует шить!
Я буду жить.
4-я стадия – это время, иногда короткое, иногда длительное. Важное во всем этом – отсутствие боли. Ее быть не должно, совсем.
***
Ощущение, что время движется слишком быстро, а я не успеваю или уже безнадежно опоздала.
Эти лица врачей в онкоцентре, когда они выходят с заключением обследования. И все задают один вопрос: «Когда операция?» И каждый, видя нашу с мамой растерянность, добавляет: «Времени осталось очень мало…»
Время… после перитонита прошло только два с половиной месяца, а тут новая беда, а точнее продолжение старой. Опухоль? Опухоль?!! Опухоль. Возможно, рак. Сначала пытаюсь скрывать все от родных, потом не выдерживаю. Оказывается, они все знали сразу, после операции, но я была слишком слаба для этой новости.
Ощущение полной растерянности. Господи, почему Ты меня оставил? Прости меня! Не оставь!
Никто не хочет за нас браться, и только периодически звонки, типа: «Мы можем все устроить – 200 тысяч». Как много тех, кто готов заработать на чужой беде. И тут чудо: мы нашли клинику!
Муж сидит на приеме у хирурга: «Понимаете, мы готовы заплатить любые деньги… времени мало… ей совсем плохо… помогите!», – муж поднимает глаза. Хирург смотрит строго, и, кажется, даже рассержен: «О чем вы, какие деньги?!!»
Через несколько дней мне оформляют квоту и делают операцию. В голове крутится только одно: «Спасибо! Спасибо, что вы есть! Неподкупные, честные, знающие свое дело». И ощущение Встречи не покидает. Истинная доброта и милосердие всегда приводят к Нему.
***
Между небом и землей
Поросенок рылся,
И нечаянно хвостом
За тучку зацепился…
Это маленькое четверостишье, которое я не раз читала своему сыну, неотступно преследует меня уже полчаса…
Между небом и землей… Прямо как я.
Пытаюсь вспомнить предыдущий день. Все как в тумане. Только боль и собственные стоны (слишком много операционных прикосновений). Реанимация. Первые сутки после операции, тяжелой операции.
В туман периодически врываются голоса: «Давление низкое», «Сердце не…» Было ли? Не было ли? Кто теперь скажет?
Вот пелену рассекает слегка нервный женский голос: «И в прошлый раз так же плакала!» От возмущения резко выныриваю из небытия: «Неправда!» Женский голос сменяется спокойным и мягким мужским:
– Болит, моя хорошая? Сейчас, сейчас станет легче. Будем ставить тебе эпидуральную анестезию. Ты ведь знаешь, что это такое?
И вот уже быстро и аккуратно ставят эпидуральный катетер, и через помпу медленно начинает капать лекарство. Туман рассеивается. Вижу мягкую и спокойную улыбку врача:
– Ну вот! Уже лучше! Теперь веди себя хорошо!
Меня переполняет благодарность. Невозможная боль растворилась, и теперь кажется, что это был просто страшный сон… или…
Между небом и землей… И поросенок пошел на следующий круг…
Мой взгляд падает на окно. Девятый этаж. За окном плывут облака…
Мда… Пожалуй, поросенок – это я… Улыбаюсь и перехватываю настороженный взгляд медсестры, меняющей капельницы. Нужно взять себя в руки и не пугать медперсонал. К тому же они – настоящие ангелы. Все. Ну, или почти все. Хотя… Мне ли оценивать ангелов?.. Поросенок, одним словом.
***
– Слышала? Операция длилась 11 часов! Все хорошо, девочку перевели в реанимацию, – моя соседка узнала в коридоре «вести с полей» и спешит поделиться со мной, – как, интересно, наши врачи выдерживают такое?
– Угу, и без обеда, – вставляю я, так как мой отощавший от болезни и лечения организм периодически может думать только о еде.
– Да они вообще, кажется, только два раза в неделю обедают, – улыбается соседка.
Да… Смешно, если бы не было правдой.
Потихоньку из операционной возвращаются врачи, уставшие и взмокшие. По пути их еще успевают перехватывать «соскучившиеся» пациенты:
– Доктор, а мои анализы в норме?
– Доктор, а когда придет моя биопсия?
– Доктор, не могли бы вы зайти к нам, у меня есть вопрос…
Наконец врачи добираются до ординаторской, чтобы немного отдохнуть от операции, а затем вновь вернуться к работе: нужно заполнить истории, написать назначения, навестить тяжелых пациентов и подготовиться к завтрашней операции…
Разговоры больных в коридорах понемногу стихают. На часах 21.00. Отбой. И только из-под двери ординаторской пробивается небольшая полоса света.
***
Недопустимо унижение человеческого достоинства, принижение ценности человеческой жизни, которое процветает в некоторых наших лечебных заведениях.
Может показаться, что я пишу очень идеалистические и наивные вещи. Но если на минуту представить, что (даже страшно представить, но, видимо, необходимо) наш сын, дочь, отец, мать, внук, внучка, бабушка, дедушка попадут в районную больницу, то так ли далека и нереальна будет от нас эта проблема?
А ведь с уверенностью 90% можно сказать, что при экстренном случае доехать до какой бы то ни было больницы, кроме районной, не представляется возможным.
Потому что я прочувствовала на себе и видела вокруг, сколько страданий претерпевают люди…
Очень сложно не оскотиниться, сохранить человеческий облик, даже если и умереть, то спокойно и с достоинством там.
Октябрь 2012:
«Господи, дай мне до конца пройти Твоими путями. Помоги не сбиваться, не находиться в прелести. Чтобы в голове не было разноголосицы. Помоги хранить радость в Боге. Я не знаю, что это, мне это не ведомо, но я очень-очень хочу к этому прийти. Прости меня грешную…»
Июнь 2013:
«Спасибо, Господи, что даешь мне понять, что такое радость в Боге. Наверное, радость и любовь – это и есть Бог».
* * *
«По поводу того, что я могу дать Богу. Думаю-думаю. Наверное, ничего, кроме своего сокрушенного сердца и слезного признания, что без Бога я ничего не злого и не пагубного не могу и ничего не стою».
«Зачем я начала писать тебе эти письма? Затем, что последнее время мне так хочется наговориться с тобой на целую вечность. Видимо, в этом и есть основной подвох нашей жизни здесь? В том, что даже если ты делаешь правильный выбор, то тяжело следовать выбранному пути. Легче только дорога с горочки да в бездну.
Сколько же препятствий для любви? Не счесть! Но я люблю тебя, а ты меня, и у нас есть сын, которого любим мы и который любит нас. Мы счастливые! Некоторые, прожив всю жизнь, не могут сказать, что любили. Слава Богу, мы можем. Любовь – это дар, и Бог одарил нас им сполна. Я надеюсь, что иду туда, где у любви не будет препятствий. Я буду ждать тебя там, в свое время.
Это сложно, но не торопись, живи и радуйся здесь, ведь у нас есть сын, и мы должны научить его жить, радоваться, любить…
Я думаю, что это очень непростой путь и крест, мне даже страшно представить насколько, но я знаю, что ты справишься. Ты у меня очень сильный, и я тебя люблю!
И я очень прошу тебя, не забывай радоваться и благодарить.
Конечно, будет сложно, особенно в начале. Мы были целым, и вот уже осталась одна половина, а вторая как бы исчезла…
Это ведь страшная, больная рана…
Но… раны рубцуются… Уже никогда не будет как прежде, и рубец будет болезненным долго, но… Радуйся и благодари.
…
А еще помни всегда, что ребенку в такой ситуации всегда тяжелее. Будь рядом. Никто ему не заменит тебя. Ты – самый родной и любимый.
Как быть рядом? Плачьте вместе (не увлекайтесь), молитесь, разговаривайте, вспоминайте, читайте. Но помните, что жизнь устремлена вперед, а не назад, а еще – что через молитву мы можем быть чуть ближе друг к другу».
* * *
Ангелы
Я тоже встречалась с ангелами несколько раз. Расскажу вам про самые яркие случаи. Их было два. И один из них довольно страшный, а вот второй вполне оптимистичный.
-1-
История моей болезни как раз может отсчитываться от такой вот встречи. Мне было 25 лет, Захарке год и несколько месяцев.
Началось все с того, что я никак не могла причаститься уже три месяца. Мы приходили в храм каждое воскресенье и конкретно со мной всегда что-то не складывалось. Как наваждение какое-то. Надо сказать, что этот период стал для меня достаточно темным и сложным периодом в жизни. И надо сказать, я чувствовала приближение какой-то беды, не могла сказать, откуда она грянет, но чувствовала, что случится что-то страшное, и молила Бога, чтобы это случилось не с моими близкими.
И вот наконец, УРА, мы поехали в Новое село к нашему батюшке – отцу Виталию – и всей семьей причастились. Еще на службе меня начало познабливать, но я не придала этому значения.
И вот служба закончилась, мы садимся в такси, потому что храм находится далеко от нашего дома, и Андрей спрашивает: «Как поедем?» (возможны варианты – или до станции, или до дома). До того как я успела что-либо сказать, в голове мелькнула полная раздражения мысль: «Ну зачем спрашивать? ВРЕМЕНИ же много!..» Я не успеваю додумать свою мысль, как таксист говорит: «ВРЕМЯ – 12 часов…»
Я ненадолго зависла, посмотрела на таксиста. Таксист как таксист – плохо выбрит, тихо играет шансон, это меня сразу успокоило. Я решила, что это совпадение: либо я что-то сказала вслух, либо Андрей что-то спросил. Но когда мы вышли из такси, я спросила у Андрея: ты что-то спрашивал у таксиста? Почему он сказал про время? Андрей долгим взглядом посмотрел на меня и сказал: «Да? Ты тоже заметила? Странный какой-то…» Каково же было его удивление, когда я ему рассказала, что таксист ответил на мои мысли…
Но смысл этой странной фразы, сказанной при столь необычных обстоятельствах, открылся мне позже.
Придя домой и переступив порог, я моментально почувствовала боль в животе. И дальше, в течение недели было ощущение мельничных жерновов, между которыми я попала и нет возможности выбраться и сделать что-то, чтобы изменить события… Тогда я еще не знала: счет пошел на дни. За день до часа Х я сказала Андрею: «Мне кажется, что у меня нет сил жить – дышать, ходить, смотреть». Это была правда. Через сутки я лежала в реанимации после 7 ужаснейших часов разлитого перитонита и 2 часов операции в очень тяжелом состоянии, родным сказали про диагноз и про то, что стоит готовиться к худшему. С этого началась моя история болезни. А ту фразу, которая стала отсчетом этой истории, сказал Ангел-Вестник, не иначе.
-2-
Но чаще встречи с ангелами совсем другие. Очень простые и одновременно очень теплые, не оставляющие сомнений в том, что эти странноватые, иногда смешные, зачастую небритые типы и есть ангелы.
Итак, у нашей семьи есть один «косяк» – мы редко выбираемся на субботние всенощные. И нередко слыша от замечательного крестного Захара – отца Фомы – о том, что вот есть такие люди, которые годами не ходят на всенощные, мы краснеем, бледнеем и виновато улыбаемся, пытаемся взяться за ум и все равно на службы выбираемся редко.
Это была очередная попытка взяться за ум. Мы всем «колхозом» – я, Андрей, Захар – продираемся навстречу «ласковому» февральскому ветру по направлению к остановке. А надо сказать, что в Одинцово, где мы тогда жили, ветра были всегда особенно «ласковые» и дули они большую часть года. Мы безнадежно опаздываем, продираемся через огромные сугробы, колючий снег, вздымаемый ветром, бьет в глаза. Ребенок падает в каждый сугроб. До остановки еще метров 200, и тут я вижу, что наша маршрутка (к которой мы, собственно, торопились) подъехала к остановке и мы на нее не успеваем, а следующей ждать минут 15. Отчаяние было таким сильным, что мы перестали торопиться и медленно пошли вдоль очередного сугроба, закрывавшего обзор, поэтому мы не могли видеть, как наша маршрутка отъехала от остановки. Шли мы очень медленно, не торопясь, но странное дело, когда мы подошли к остановке, на ней стояла НАША маршрутка и явно ждала нас, хотя водитель не мог видеть и знать, что мы идем именно к остановке и нам нужна именно эта маршрутка…
Довольные, разомлевшие в тепле маршрутки, мы с Андреем переглянулись и уточнили друг у друга: может, кто-то из нас махнул рукой? Нет… Конечно, нет… В чем же дело?..
Ответ нашелся быстро. Стоило взглянуть на бейдж таксиста, как все стало на свои места. На маленьком прямоугольном листочке значилось всего два слова: «Апостол Анатолий»…
В салоне тихо играл шансон, водитель был слегка небрит и очень ординарен. Я ехала и улыбалась сама себе.
Мы приехали к началу всенощной вопреки всем законам физики 🙂
* * *
Мужу
Знаешь, плохо (или хорошо? но грустно) то, что я не вижу себя лет через 10, 20, 50. Что вот я располнела и стала настоящей тетей Катей, а потом и бабой Катей, которая обсуждает всякие хозяйственные дела с дедой Андрюшей…
Это больно, но только здесь, в этом мире. Я заметила, что когда наступает этот тонкий момент между жизнью и смертью, многое не важно. Очень многое.
А что важно?
Важно сказать: как я тебя люблю.
Я тебя люблю. Люблю сына!
У меня наступает какое-то новое время… Время молчания. Это очень странно для меня в том числе…
Это время молчаливой устремленности…
Странно даже получается, что вот, я хочу рассказать тебе про это, например… и не могу…
Ты устаешь, или между нами вырастают дела… Но… Пусть тебя это не печалит. Это часть законов этого мира, не всегда справедливых, т.к. князь этого мира пока не Господь. Хотя Он всего выше.
…А я иду в другой мир.
Я удивляюсь, я стала больше молчать, писать, думать…
И есть ощущение, что меня уже позвали, только нужно чуть-чуть завершить…
А еще… еще это время молчания потому, что чем далее я удаляюсь от тебя по своей новой дороге, тем более буду молчать и… скоро совсем замолчу… Но не потому, что меня нет… Я всегда буду рядом, по большей части молчаливо, так как тебе нужно будет научиться жить в этом мире без меня, сохраняя память обо мне перед Богом и для нашего сына…
Наверное, ты будешь плакать над моими письмами. Но в горе и нужно плакать. Его нужно пережить, выплакать…
Наша жизнь только кажется иногда бессмыслицей. На самом деле она прекрасна!
* * *
Ты знаешь, мне кажется, я начала понимать, что такое страх Божий… Может быть, это, конечно, действие таблеток, но все же я напишу.
Мне казалось раньше, что страх Божий – это что-то близкое к боязни детей, когда они набедокурили и ждут родительского наказания… Может быть, есть в страхе Божьем и от этого, но…
Сейчас бывают такие моменты… И ЭТО чувство… Оно как обоюдоострый меч. Одно лезвие – это состояние ТАКОЙ всепоглощающей любви, что вдруг становится страшно. Страшно НЕ ВМЕСТИТЬ в себя эту любовь. Наверное, это состояние можно сравнить с нахождением человека под солнцем. Солнце греет, но есть опасность получить ожоги… Не совсем верный образ, но солнце и эта всепоглощающая любовь – очень близкие образы.
* * *
Сейчас ночь, а я не сплю. Бывает, что мои знакомые и друзья удивляются чрезмерной моей активностью в сети. А все просто до безобразия. Моя активность напрямую связана с моим самочувствием. Вот сегодня с утра я быстро выпила свое обезболивающее и целый день занималась Захаром и домом, в промежутке спала и знать не знала ни о каком фейсбуке, но к вечеру у меня абсолютно неожиданно начался болевой приступ и сначала я постонала как ослик Иа, потерявший хвост, а потом пустилась в плаванье по волнам фейсбука… И вот плаваю, хотя на часах 3… Боль в какой-то момент совсем прошла, но ведь есть еще и мысли, а надо сказать, у меня далеко не всегда хватает мужества и сил их думать. Поэтому я предпочитаю не думать. Но можно не сомневаться, времени на подумать более чем даже при таких условиях.
Я помню свою подругу Ольгу за 1-2 месяца до смерти… Она, конечно, никогда не ныла, как я… Она молча сидела (а потом лежала) и играла в «Найди кота», когда ей было совсем худо. И, конечно, тут можно сказать, что, мол, лучше молиться… Но справедливости ради стоит заметить, что на аскетические подвиги готовы не все здоровые. Если не было аскезы в здоровье, то болезнь вряд ли добавит сил для таких упражнений… И вот Ольга искала котов… Она тоже молилась, причащалась, но в свободное время искала котов. Это только ведь кажется, что вот буду помирать, причащусь, в баньку схожу и того… А в жизни все длительнее и несколько иначе наших представлений. И вот как-то Ольга прислала мне приглашение на поиск котов. И я не отказалась, хотя очень не люблю все эти сетевые игры… Но тут, при всей моей тупости, до меня дошло, ЧТО это для нее. И я играла с ней в эту игру, отправляла ей какие-то бонусы…
Когда ее не стало, я не смогла больше пользоваться «Одноклассниками», она была единственной в какой-то момент, ради кого они существовали… А я была для нее той, кому можно было рассказать что-то из своей «тайной» жизни… Я помню один наш диалог, смешной и страшный одновременно.
Я:
– Поздравь меня, у меня сепсис.
Она:
– О-о-о! Дружище! А у меня некроз в малом тазу.
И вы думаете, это разговор про уныние? Нет! Это про дружбу, взаимопонимание и немного про юмор вопреки всему. Эдакий «тайный клуб».
А вообще болезнь – очень противная штука…
Вот сейчас мне говорят, что у меня испортился характер. Ну и правду, наверное, говорят…
И самое ужасное в этом то, что в какой-то момент это уже невозможно изменить и контролировать.
Можно скрывать, сглаживать свои дурные черты, когда ты здоров, но когда ты болен, когда приходится терпеть сильную боль, дискомфорт и многое делать через силу (годами), тогда в какой-то момент приходит бессильная опустошенность и невозможность что-то поменять.
Ты смотришь очередную серию сериала «гадкий я» и понимаешь, что да, это я… и глупо оправдываться болезнью, потому что вроде как «кто контролирует болезнь, ты ее или она тебя». И молчишь, не будешь же требовать особого отношения… Хотя в какой-то момент понимаешь… «Она тебя». И если есть в этом что-то от уныния, то фактов, в любом случае, больше. Я вообще очень благодарна Богу за тот период ощущения своего расцвета, обретения себя, который был со мной около 2 лет. Это было очень важное для меня время.
Но… Теперь что-то поменялось… Я теряю себя… Все больше это не я… А бессильный ответ моего организма на болезнь… Я по инерции все еще двигаюсь, но вижу, что во многом это просто инерция и уже не я… Возможно, это начало того пути, когда нужно потерять себя для того, чтобы обрести в другом качестве… Но сейчас. Сейчас сложно. Слишком физическое превозмогает над всем… Остается самая малость для самых близких. И так страшно, что и это поглотит болезнь. «Да минует меня чаша сия…»
Когда я начинаю вот так жаловаться, мне говорят, что ну как же. Ты вон и с парашютом прыгаешь, и танцуешь, и то делаешь, и это…
Но… Нужно просто знать меня. Настолько знают только близкие: муж, мама, теперь вот еще лечащие врачи… Я бегу и потом сразу падаю и умираю, часто резко, без переходов. Такая уж у меня конституция.
А еще… Все эти мои «проекты» – некие маячки, возможность идти от пункта А в пункт Б во времени. И я понимаю, что до какого-то очередного пункта я могу не дойти, но в любом случае это дает силы идти…
И поэтому часто здесь проявляется то, что воспринимается как эгоизм, эгоцентризм, гордыня… И я думаю, что это все, конечно, там есть, но не только это… Кроме всего прочего это очень важные для меня сейчас вещи, моя опора, хотя для других они могут выглядеть сущим пустяком.
Еще мне по жизни часто говорили, что, мол, не надо ничего объяснять, оправдываться. «Если надо объяснять, то не надо объяснять»… Но я зануда. Я замечала, что часто люди ссорятся просто потому, что не понимают мотивов поступков друг друга или говорят об одном и том же на разных языках.
И я объясняю. Или после размолвки пытаюсь докопаться до сути, понять мотивы того или иного поведения. Я не боюсь выглядеть глупой, смешной…
Когда я только заболела, я попала в больницу с перитонитом, первые несколько дней было совсем худо, а потом, когда я начала более-менее понимать, что происходит, я узнала, что у меня стома. Я думала, что это какая-то временная трубка, которую скоро уберут. Но врач сказал, что это кишка, которую вывели на брюшную стенку (живот) и теперь 6 месяцев минимум мне с ней жить, а скорее лет 5. Хотя по тем прогнозам 5 мне не давали… И вот я в одночасье, абсолютно неожиданно стала не просто 25-летней женщиной со сложным диагнозом и плохими прогнозами, но и инвалидом. Причем все это в подробностях было для меня жутко стыдно, невозможно просто… Ходить с мешком на боку… С кишкой, которая работает как кишка, никого не стесняясь… Для меня всегда так важно было, что думают обо мне люди… А тут… Тут просто был удар, который практически убил меня. Сначала я думала, что больше не буду выходить из дома… Но выходила как миленькая… И ездила еще везде сама… Тогда у меня появилось желание вопреки всему выглядеть красивой. Это какая-то очень важная женская опора. Я не раз видела, как женщины в ужасных ситуациях оставались не просто женщинами – феями! Но несмотря на все старания, комплименты и прочее, я была инвалидом, пережила этот опыт, эти ужасные случаи, когда твое физическое увечье становится причиной разных неприятных моментов… Этот опыт немало дал мне. И хотя теперь впереди, возможно, испытание в виде потери всякой привлекательности, это уже было, а значит, не так страшно. Так же, как быть смешной и увечной…
Последнее время мне много говорили про меня. Сначала много хвалили, и это тяжело, потому что, думаю, любой человек нутром чувствует глубокую неправду похвалы. Потом начали ругать. Много. И оправданно и нет. И я плакала, злилась, оправдывалась. Хотя сама же эту тему и углубляла, начав опрос друзей. Важно ли для меня то, что думают обо мне люди? Важно, но не так, как раньше. Скорее это тюнер для настройки. Был. Еще совсем недавно. Сейчас «струны» частично лопнули… И с этим нужно что-то делать. Где-то с момента своего юношества и студенчества я привыкла относиться к людям достаточно открыто. Эта открытость миру позволяла мне сходиться с очень разными людьми. Для меня всегда очень важно было понять хотя бы немного другое «я», это зачастую было отдельной большой радостью… Сейчас что-то произошло… Я понимаю, что пригибаюсь. Жду удара и подвоха. И это ведь буквально какой-то месяц… Я понимаю, что и здесь, скорее всего, главенствует болезнь и бессилие. Я сейчас как человек без кожи. Даже обычное прикосновение нередко причиняет боль, много боли. А ведь бывает по-разному… Я не знаю, что делать, но понимаю, что в таком ключе общаться я не хочу. Я не могу. Я не хочу ждать подвоха, а по-другому сейчас не получается… И большая дилемма: как быть с общением? Возможно, это время близких людей?
Зачем я пишу? Хочу ли я жалости? Жалости, наверное, нет. Но СОпереживание и СОчувствие – для меня сейчас очень важны и во многом целительны. И просто хочется выговориться. Но бумага и ручка сами по себе никакие собеседники…
Сейчас, случается, говорят о том, что я манипулирую темой болезни и смерти. Но тут я не соглашусь. Я вообще не люблю разговоры про манипуляции. Я считаю, что говорить о ней уместно только тогда, когда человек хладнокровно (это ключевое слово) пытается добиться тех или иных результатов с использованием тех или иных методов. Я думаю, что по-христиански – либо видеть и сопереживать боли человека, или отойти и не осуждать. Понятно, что говорить легче, чем делать, но… Для меня болезнь и смерть – это реалии моей жизни, нравится ли это мне и окружающим или нет. Я не могу не говорить об этом. Я не могу молчать. И в то же время я понимаю, что чувства близких нужно щадить.
* * *
«Ты знаешь, иногда мне становится грустно. Не страшно, не печально, а именно по-осеннему грустно. Как будто вот, лето прошло, а теперь пришла осень, а затем зима. И это вообще не про погоду и время года, скорее это ощущения про жизнь. Но нет понимания неправильности, ведь это правильно, что бывают осень и зима.
Еще я читала про сравнение тяжелой болезни с медленно закрывающейся дверью – все меньше через нее может проникнуть, и тем больше ограничений.
Но в этом плане мне больше нравятся мои мысли про роды. Ведь смерть – это рождение для новой жизни. Вот ребенок живет в утробе, ему хорошо, его кормит и греет материнское тело. И до определенного момента важно, как его кормит мама, что она есть, но потом как ребенка ни корми, это уже не помешает ему родиться.
Но не только об этом. Ребенок живет в утробе в идеальных для себя условиях, он привыкает ко всему, но чем ближе к родам, тем ему теснее, беспокойнее, даже больнее.. Но потом он рождается в новый мир. И это праздник, становится праздником, хотя до этого были страдания и боль».
«В отделении “протрубили” отбой. Уже сделали все уколы медсестры, и слышно, как то в одной, то в другой палате начинается дружное сопение. Спят мои товарищи по несчастью. А мне не спится. От мыслей…
Причем, как ни странно, особенно если учесть ситуацию и место действия, не спится от хороших мыслей.
Я думаю о болезни. Но думается совсем не то, что год назад.
“Ложки не существует!” – вспоминаю я отрывок из “Матрицы”, где мальчик – буддийский монах гнет ложку взглядом. “Действительно, ведь ложки не существует!” – думается мне. И я не сошла с ума или, по крайней мере, мне так кажется.
Как просто оказывается многое, что раньше казалось нам таким недостижимым… Оказывается, легче всего быть собой. И это самое красивое, что может быть в человеке.
Оказывается, для того, чтобы быть счастливым, не нужно быть здоровым, богатым и успешным. Достаточно быть с Богом и любить.
Господи! Почему это все так просто видится из большого окна, так легко реализуется первое время, но потом забывается в суете жизни. Ведь это так просто! “Ложки не существует!” Мы сами и наш грех создали себе заслоны и стены. Сами бьем себя по рукам и истязаем, говорим “нельзя”, считаем, что делаем все это ради счастья других. И в итоге всех делаем несчастными. Прости, Господи! А ведь даже когда твое тело разрывает боль, очень сложно, но можно быть счастливым, когда наша душа предстоит перед Богом каждую минуту, каждую секунду своего бытия. Конечно, легко писать об этом, когда почти ничего не болит. И так сложно сделать шаг к Богу, когда тело пронзает боль. Но все же в любую минуту своего бытия, даже когда мы прикованы к постели и наше тело раздирает боль и вокруг, упаси Боже, но ведь бывает и такое, нет ни сочувствия, ни участия, ни облегчения; даже в эту минуту мы свободны и делаем свой выбор сами, к Богу мы идем или от Него.
Смогу ли я объяснить кому-то? Вряд ли.
Но все же…
Что дала мне эта болезнь?
Свободу!
P.S. Господи, спасибо Тебе за этот день, за моих друзей, мою семью, моего мужа и сына. Не оставь их и меня, ведь самое страшное – это уйти от Тебя! Господи, дай моей жизни хоть маленькую частицу Твоей полноты, и я буду счастлива при любых внешних обстоятельствах. Но не оставь во мне боли, нелюбви, предательства, скудости. Ведь знаю я, что то, что наполняет – от Тебя; а все, что опустошает – от лукавого».
* * *
«Тишина в природе, тишина в душе, тишина в теле.
И уже даже жаль, что я на пике болевого приступа попросила Андрея стереть мою запись про боль и отчаяние. Как будто можно что-то скрыть от Бога… Лучше будет взять свою печаль и пойти на встречу к Нему. Я иду к Тебе, Господи!»
* * *
Если вы читаете мое завещание, то, возможно, я уже умерла. Надеюсь, что я не сильно мучилась, а также мучила вас перед смертью. Впрочем, как бы ни было, на всё воля Божья. Мне кажется, что это хорошая мысль – написать завещание. По крайней мере меня она утешает и даже радует. Это как своеобразный мостик между тем, кого уже нет, и его близкими и друзьями. Самое главное! Я вас очень люблю!……………..
Друзья! Извините, что не упоминаю вас поименно. Господь щедр! Дал мне столько хороших и верных друзей. Спасибо вам за вашу помощь моральную и материальную! Поддержку и участие!……..
Говорят, что человеческая душа присутствует на похоронах своего тела. Так что не печальтесь! Я рядом до времени. Может быть, где-то под потолком:) И машу вам ручкой:)
www.pravmir.ru
Катюша Ремизова. Дневники любви | Можайское благочиние
“Как больно, Господи… Как страшно…
Быть может ты меня оставил?..
И сложно вспомнить день вчерашний,
Когда сегодня бой без правил.
Идет война на пораженье.
Моя змея меня же душит.
И тело сводит напряженье
И липкий страх опутал душу.
Все глуше я среди дыханий.
И, позабыв, о тленных «счастьях»
Я верю в страшный час страданий
Несет Господь меня в объятьях.”
* * *
История болезни, написана самой Катей для сообщества “Помощь Катюше Ремизовой”.
“Если по порядку, то ситуация следующая: мне 27 лет, я замужем, есть ребенок 3 и 7 месяцев, мальчик. 2 года назад мне поставили диагноз – рак кишечника, 3b стадия. Сейчас рецидив, проведена операция, неуспешно – канцероматоз, лимфоузлы рядом с сосудами, радикальная операция не возможна и опасна. Нужна агрессивная химиотерапия, организм к ней не готов.
Если подробнее: в марте 2011 у меня внезапно заболел живот, случился перитонит, проведена операция в районной больнице, обнаружена большая опухоль, выведена стома, опухоль трогать не стали. В мае 2011 на Каширке поставлен диагноз – аденокарцинома сигмовидной кишки. В июне в институте Рентгенрадиологии проведена операция по удалению опухоли, затем 6 курсов химии, по протоколу Folfox, затем там же в институте операция по реконструкции кишки – убрали стому, затем облучение 42 грей. В мае 2012 – лучеспаечная болезнь.
С разницей в неделю 2 экстренных операции по иссечению спаек. В апреле 2013 обнаружен рецидив в левом яичнике. Принято решение о проведении операции – шестой – в институте Рентгенрадиологии. Операция прошла не успешно, т.к. во время операции был обнаружен не только рецидив в левом яичнике, но и 2 значительно увеличенных лимфоузла рядом с крупными сосудами, т.е. их опасно резать + много мелких метастаз рассыпанных в малом тазу – канцероматоз.
Взяли биопсию, удалять не стали. Принято решение провести химиотерапию. Сейчас подбирается схема. Лечение должно быть достаточно агрессивным, но организм сильно ослаблен, особенно ЖКТ. Сложность в том, что лечение показано достаточно агрессивное, но я истощена всем что было, мало вешу 47 кг при росте 176, плохо переношу многие лекарства и вливания. Мой врач рекомендует мне пройти курс реабилитации в Германии(а может быть потребуется не один) между курсами химиотерапии. Если есть такая возможность, помогите нам бороться, тем более есть шансы, воля к победе и ради кого жить.
С уважением,
Ремизова Екатерина”
* * *
1 августа. Для меня это был особенный день. Дело в том, что давно, еще зимой мне приснился сон, вернее только голос. Голос абсолютно неземной, от которого мне во сне даже стало как-то страшновато, он сказал мне: “Усталый путник, твой путь закончится в середине июля”. Ну все, помру, наверное. Подумала я “оптимистично”. Тем не менее, сон оказался в руку, хотя я не доверяю снам. Закончился мой путь длиной в 3,5 года. Мое лечение. И всюду жизнь и у меня от ощущения этого даже появляются силы, которых нет.
* * *
“Я сейчас очень рада, когда вижу у кого-то счастливый момент, когда всё вдруг налаживается… Жизнь такая короткая. Пусть люди радуются своему счастью, и я за них тоже учусь радоваться, когда понимаешь всю краткость и зыбкость нашей жизни.
Потому что крест есть все равно у всех, и у каждого он в своем проявляется, и не бывает, наверное, этой жизни без боли, но я верю, что радости в ней всегда невыразимо больше. Мы ведь только сами можем эту радость выбрать, никто за нас”.
* * *
Меня теснят идеи, мне хочется много-много всего сделать. И одному Богу известно могу ли я это сделать здесь или все это уже там…
И мне не понятно, стоит ли, например, продолжать учить итальянский, совершенствовать английский, вести ли мне лит кружок, заниматься ли на гитаре. Много желаний и идей: пожить в Италии, порисовать акварелью, заняться с ребенком разными интересными штуками, реализовать свою хорошую и совсем не сложную бизнес-идею… И так мало сил, потому что средства… Средства можно найти… были бы силы.
Но даже то, что я могу сделать (конечно, если напрячь силы) я не делаю, потому что меня останавливает мысль: “а что, если завтра я не смогу продолжить…”
И сегодняшний день вновь заставил меня думать об этом и вот почему…
Раньше я очень любила готовить, экспериментировать на кухне. Особенно здорово мне удавались супы, даже овощные. Их ели даже самые отъявленные “нелюбители” овощей, но… Когда я заболела все изменилось. Химии, изменение вкуса и аппетита, отсутствие сил. Казалось, я разучилась готовить. Но сегодня. Сегодня мы сделали по-новому. Мне стало сложно стоять у плиты, но я рассказывала Андрею КАК я бы сделала суп и запекла мясо от и до. Я помогала на разных этапах, к нам подключился Захар. В итоге у нас получились суп и мясо вполне достойные ресторана, при том, что все было приготовлено из простых продуктов, я люблю простые, натуральные и полезные продукты… И вот, наслаждаясь результатом нашего совместного труда, я вернулась к размышлениям: так уж я ничего не могу, меня ограничивает болезнь или я сама себя ограничиваю? Где эта черта? И как мне быть?
* * *
Когда я поступила в хоспис было очень сложно. Для нас – предельно. У меня была интенсивная боль, которую никак не могли купировать даже сочетанием очень серьезных препаратов. Я задыхалась, потому что ослабленный организм заболел острым бронхитом, а лекарства дали астматические приступы, которые шли один за другим, от боли и температуры у меня начались судороги, ноги и руки отказывали. Мне казалось, что я подошла к краю бездны. Было предельно страшно за себя, но еще больше за близких. Я видела, как я пугаю тех, кто меня любит своим жутким ухудшающимся самочувствием. Это очень страшно, когда близкий человек задыхается, сильно страдает от боли и не знаешь, что делать. Захарку это ужас миновал, мы старались, но я понимала, что новый год у нашей семьи может стать страшным. У Андрея за 2-3 таких дня кончики волос стали как бы подернуты инеем.. Всего 3 дня. Я очень признательна своему врачу, тому, что моя хорошая, предусмотрительная Зоя Владимировна, зная мое самочувствие, предварила наше решение и сказала, что если что в хосписе меня ждут.
Но, надо сказать я сопротивлялась до последнего (“как так, я же хотела сделать утку по-чешски на Рождество”). Решающим стал этот жуткий день с астмой и понимание, что я не имею право обрекать близких на этот ужас.
Первый день в хосписе был для меня сложный. Правда, я проспала почти сутки, так как это был первый день, когда боль ушла совсем. Первый день за много-много недель. Но я просыпалась в тревоге, ощущение, что я совсем-совсем одна как песчинка в Космосе, что впереди новый год и Рождество, а я в хосписе. Все это обжигало.
Но я просто не знала. Я не знала тогда, что хоспис – это про жизнь. Такого сказочного нового года, такого замечательного Рождества у меня еще не было. У меня еще не было столько любви… У меня есть ощущение, что Бог теперь еще ближе. А хоспис – это маленький кусочек рая здесь на земле.
Я так благодарна Богу, что он дал моим близким и мне такой опыт и возможность отдохнуть душой и телом после многих -многих трудов.
Что же за всем этим следует? Следует – жить!
Шить сарафаны и легкие платья из ситца…
Вы полагаете все это будет носиться,
Я полагаю, что все это следует шить!
Я буду жить.
4-я стадия – это время, иногда короткое, иногда длительное. Важное во всем этом – отсутствие боли. Ее быть не должно, совсем.
***
Ощущение, что время движется слишком быстро, а я не успеваю или уже безнадежно опоздала.
Эти лица врачей в онкоцентре, когда они выходят с заключением обследования. И все задают один вопрос: «Когда операция?». И каждый, видя нашу с мамой растерянность, добавляет: «Времени осталось очень мало…».
Время… после перитонита прошло только два с половиной месяца, а тут новая беда, а точнее продолжение старой. Опухоль? Опухоль?!! Опухоль. Возможно, рак. Сначала пытаюсь скрывать все от родных, потом не выдерживаю. Оказывается, они все знали сразу, после операции, но я была слишком слаба для этой новости.
Ощущение полной растерянности. Господи, почему ты меня оставил? Прости меня! Не оставь!
Никто не хочет за нас браться, и только периодически звонки, типа: «Мы можем все устроить – 200 тысяч». Как много тех, кто готов заработать на чужой беде. И тут чудо: мы нашли клинику!
Муж сидит на приеме у хирурга: «Понимаете, мы готовы заплатить любые деньги… времени мало… ей совсем плохо… помогите!», – муж поднимает глаза. Хирург смотрит строго и, кажется, даже рассержен: «О чем вы, какие деньги?!!»
Через несколько дней мне оформляют квоту и делают операцию. В голове крутится только одно: «Спасибо! Спасибо. Что вы есть! Неподкупные, честные, знающие свое дело». И ощущение Встречи не покидает. Истинная доброта и милосердие всегда приводят к Нему.
***
Между небом и землей
Поросенок рылся
И нечаянно хвостом
За тучку зацепился…
Это маленькое четверостишье, которое я не раз читала своему сыну, неотступно преследует меня уже полчаса…
Между небом и землей.. Прямо как я.
Пытаюсь вспомнить предыдущий день. Все как в тумане. Только боль и собственные стоны (слишком много операционных прикосновений). Реанимация. Первые сутки после операции, тяжелой операции.
В туман периодически врываются голоса: «Давление низкое», «Сердце не…». Было ли? Не было ли? Кто теперь скажет?
Вот пелену рассекает слегка нервный женский голос: «И в прошлый раз также плакала!» От возмущения резко выныриваю из небытия: «Неправда!». Женский голос сменяется спокойным и мягким мужским:
– Болит, моя хорошая? Сейчас, сейчас станет легче. Будем ставить тебе эпидуральную анестезию. Ты ведь знаешь, что это такое?
И вот уже быстро и аккуратно ставят эпидуральный катетер, и через помпу медленно начинает капать лекарство. Туман рассеивается. Вижу мягкую и спокойную улыбку врача:
– Ну вот! Уже лучше! Теперь веди себя хорошо!
Меня переполняет благодарность. Невозможная боль растворилась, и теперь кажется, что это был просто страшный сон… или…
Между небом и землей… И поросенок пошел на следующий круг…
Мой взгляд падает на окно. Девятый этаж. За окном плывут облака…
Мда… Пожалуй, поросенок – это я… Улыбаюсь и перехватываю настороженный взгляд медсестры, меняющей капельницы. Нужно взять себя в руки и не пугать медперсонал. К тому же они – настоящие ангелы. Все. Ну, или почти все. Хотя… Мне ли оценивать ангелов?.. Поросенок, одним словом.
***
– Слышала? Операция длилась 11 часов! Все хорошо, девочку перевели в реанимацию, – моя соседка узнала в коридоре «вести с полей» и спешит поделиться со мной, – как интересно наши врачи выдерживают такое?
– Угу, и без обеда, – вставляю я, так как мой отощавший от болезни и лечения организм периодически может думать только о еде.
– Да они вообще, кажется, только два раза в неделю обедают, – улыбается соседка.
Да…Смешно, если бы не было правдой.
Потихоньку из операционной возвращаются врачи, уставшие и взмокшие. По пути их еще успевают перехватывать «соскучившиеся» пациенты:
– Доктор, а мои анализы в норме?
– Доктор, а когда придет моя биопсия?
– Доктор, не могли бы вы зайти к нам, у меня есть вопрос…
Наконец врачи добираются до ординаторской, чтобы немного отдохнуть от операции, а затем вновь вернуться к работе: нужно заполнить истории, написать назначения, навестить тяжелых пациентов и подготовиться к завтрашней операции…
Разговоры больных в коридорах понемногу стихают. На часах 21-00. Отбой. И только из-под двери ординаторской пробивается небольшая полоса света.
***
Недопустимо унижение человеческого достоинства, принижение ценности человеческой жизни, которое процветает в некоторых наших лечебных заведениях.
Может показаться, что я пишу очень идеалистические и наивные вещи. Но если на минуту представить, что (даже страшно представить, но, видимо, необходимо) наш сын, дочь, отец, мать, внук, внучка, бабушка, дедушка попадут в районную больницу, то так ли далека и нереальна будет от нас эта проблема?
А ведь с уверенностью 90% можно сказать, что при экстренном случае доехать до какой бы то ни было больницы, кроме районной, не представляется возможным.
Потому что я прочувствовала на себе и видела вокруг сколько страданий претерпевают люди…
Очень сложно не оскотиниться, сохранить человеческий облик, даже если и умереть, то спокойно и с достоинством там.
Октябрь 2012:
“Господи, дай мне до конца пройти твоими путями. Помоги не сбиваться, не находиться в прелести. Чтобы в голове не было разноголосицы. Помоги хранить радость в Боге. Я не знаю что это, мне это не ведомо, но я очень-очень хочу к этому прийти. Прости меня грешную…”
Июнь 2013:
“Спасибо, Господи, что даешь мне понять, что такое радость в Боге. Наверное, радость и любовь – это и есть Бог”.
* * *
” По поводу того, что я могу дать Богу. Думаю-думаю. Наверное ничего, кроме своего сокрушенного сердца и слезного признания, что без Бога я ничего не злого и не пагубного не могу и ничего не стою.”
“Зачем я начала писать тебе эти письма? Затем, что последнее время мне так хочется наговориться с тобой на целую вечность. Видимо, в этом и есть основной подвох нашей жизни здесь? В том, что даже если ты делаешь правильный выбор, то тяжело следовать выбранному пути. Легче только дорога с горочки да в бездну.
Сколько же препятствий для любви? Не счесть! Но я люблю тебя, а ты меня, и у нас есть сын, которого любим мы, и который любит нас. Мы счастливые! Некоторые, прожив всю жизнь, не могут сказать, что любили. Слава Богу, мы можем. Любовь – это дар, и Бог одарил нас им сполна. Я надеюсь, что иду туда, где у любви не будет препятствий. Я буду ждать тебя там, в своё время.
Это сложно, но не торопись, живи и радуйся здесь, ведь у нас есть сын, и мы должны научить его жить, радоваться, любить…
Я думаю, что это очень непростой путь и крест, мне даже страшно представить насколько, но я знаю, что ты справишься. Ты у меня очень сильный, и я тебя люблю!
И я очень прошу тебя, не забывай радоваться и благодарить.
Конечно, будет сложно, особенно в начале. Мы были целым, и вот уже осталась одна половина, а вторая как бы исчезла…
Это ведь страшная, больная рана…
Но… раны рубцуются… Уже никогда не будет как прежде, и рубец будет болезненным долго, но… Радуйся и благодари.
…
А ещё помни всегда, что ребёнку в такой ситуации всегда тяжелее. Будь рядом. Никто ему не заменит тебя. Ты – самый родной и любимый.
Как быть рядом? Плачьте вместе (не увлекайтесь), молитесь, разговаривайте, вспоминайте, читайте. Но помните, что жизнь устремлена вперед, а не назад, а ещё, что через молитву мы можем быть чуть ближе друг к другу”.
* * *
Ангелы
“Я тоже встречалась с Ангелами несколько раз. Расскажу Вам про самые яркие случаи. Их было два. И один из них довольно страшный, а вот второй вполне оптимистичный.
-1-
История моей болезни как раз может отсчитываться от такой вот встречи. Мне было 25 лет, Захарке год и несколько месяцев.
Началось все с того, что я никак не могла причаститься уже три месяца. Мы приходили в храм каждое воскресенье и конкретно со мной всегда что-то не складывалось. Как наваждение какое-то. Надо сказать, что этот период стал для меня достаточно темным и сложным периодом в жизни. И надо сказать я чувствовала приближение какой-то беды, не могла сказать откуда она грянет, но чувствовала, что случится что-то страшное и молила Бога, чтобы это случилось не с моими близкими.
И вот наконец УРА мы поехали в Новое село к нашему батюшке – отцу Виталию – и всей семьей причастились. Еще на службе меня начало познабливать, но я не придала этому значения.
И вот служба закончилась, мы садимся в такси, потому что храм находится далеко от нашего дома, и Андрей спрашивает: “Как поедем?” (возможны варианты – или до станции или до дома). До того как я успела что либо сказать в голове мелькнула полная раздражения мысль: “Ну зачем спрашивать? ВРЕМЕНИ же много! …” Я не успеваю додумать свою мысль как таксист говорит: “ВРЕМЯ – 12 часов…”.
Я ненадолго зависла, посмотрела на таксиста. Таксист как таксист – плохо выбрит, тихо играет шансон, это меня сразу успокоило. Я решила, что это совпадение: либо я что-то сказала вслух, либо Андрей что-то спросил. Но когда мы вышли из такси я спросила у Андрея: ты что-то спрашивал у таксиста? Почему он сказал про время? Андрей долгим взглядом посмотрел на меня и сказал: “Да? Ты тоже заметила? Странный какой-то…”. Каково же было его удивление, когда я ему рассказала, что таксист ответил на мои мысли…
Но смысл этой странной фразы, сказанной при столь необычных обстоятельствах, открылся мне позже.
Придя домой и переступив порог я моментально почувствовала боль в животе. И дальше, в течение недели было ощущение мельничных жерновов, между которыми я попала и нет возможности выбраться и сделать что-то, чтобы изменить события… Тогда я еще не знала: счет пошел на дни. За день до часа Х я сказала Андрею: “Мне кажется, что у меня нет сил жить – дышать, ходить, смотреть”. Это была правда. Через сутки я лежала в реанимации после 7 ужаснейших часов разлитого перитонита и 2 часов операци в очень тяжелом состоянии, родным сказали про диагноз и про то, что стоит готовиться к худшему. С этого началась моя история болезни. А ту фразу, которая стала отсчетом этой истории сказал Ангел- Вестник, не иначе.
-2-
Но чаще встречи с Ангелами совсем другие. Очень простые и одновременно очень теплые, не оставляющие сомнений в том, что эти странноватые, иногда смешные, зачастую небритые типы и есть Ангелы.
Итак, у нашей семьи есть один “косяк” – мы редко выбираемся на субботние Всенощные. И нередко слыша от замечательного крестного Захара – отца Фомы – о том, что вот есть такие люди, которые годами не ходят на Всенощные, мы краснеем, бледнеем и виновато улыбаемся, пытаемся взяться за ум и все равно на службы выбираемся редко.
Это была очередная попытка взяться за ум. Мы всем “колхозом” – я, Андрей, Захар – продираемся на встречу “ласковому” февральскому ветру по направлению к остановке. А надо сказать, что в Одинцово, где мы тогда жили, ветра были всегда особенно “ласковые” и дули они большую часть года. Мы безнадежно опаздываем, продираемся через огромные сугробы, колючий снег, вздымаемый ветром, бьет в глаза. Ребенок падает в каждый сугроб. До остановки еще метров 200 и тут я вижу, что наша маршрутка (к которой мы собственно торопились) подъехала к остановке и мы на нее не успеваем, а следующей ждать минут 15. Отчаяние было таким сильным, что мы перестали торопиться и медленно пошли вдоль очередного сугроба, закрывавшего обзор, поэтому мы не могли видеть, как наша маршрутка отъехала от остановки. Шли мы очень медленно, не торопясь, но странное дело, когда мы подошли к остановке на ней стояла НАША маршрутка и явно ждала нас, хотя водитель не мог видеть и знать, что мы идем именно к остановке и нам нужна именно эта маршрутка…
Довольные, разомлевшие в тепле маршрутки мы с Андреем переглянулись и уточнили друг у друга: может кто-то из нас махнул рукой? Нет… Конечно, нет… В чем же дело?..
Ответ нашелся быстро. Стоило взглянуть на бейдж таксиста, как все стало на свои места. На маленьком прямоугольном листочке значилось всего два слова: “Апостол Анатолий”…
В салоне тихо играл шансон, водитель был слегка небрит и очень ординарен. Я ехала и улыбалась сама себе .
Мы приехали к началу Всенощной вопреки всем законам физики 🙂
* * *
Мужу
“Знаешь, плохо (или хорошо?, но грустно) то, что я не вижу себя лет через 10, 20, 50. Что вот я располнела и стала настоящей тетей Катей, а потом и бабой Катей, которая обсуждает всякие хозяйственные дела с дедой Андрюшей…
Это больно, но только здесь, в этом мире. Я заметила, что когда наступает этот тонкий момент между жизнью и смертью, многое не важно. Очень многое.
А что важно?
Важно сказать: как я тебя люблю.
Я тебя люблю. Люблю сына!
У меня наступает какое-то новое время… Время молчания. Это очень странно для меня в том числе…
Это время молчаливой устремленности…
Странно даже получается, что вот, я хочу рассказать тебе про это, например… и не могу…
Ты устаёшь, или между нами вырастают дела… Но.. Пусть тебя это не печалит. Это часть законов этого мира, не всегда справедливых, т.к. князь этого мира пока не Господь. Хотя Он всего выше.
.. А я иду в другой мир.
Я удивляюсь, я стала больше молчать, писать, думать…
И есть ощущение, что меня уже позвали, только нужно чуть-чуть завершить…
А ещё… ещё это время молчания потому, что чем далее я удаляюсь от тебя по своей новой дороге, тем более буду молчать и …скоро совсем замолчу… Но не потому, что меня нет… Я всегда буду рядом, по большей части молчаливо, так как тебе нужно будет научиться жить в этом мире без меня, сохраняя память обо мне перед Богом и для нашего сына…
Наверное, ты будешь плакать над моими письмами. Но в горе и нужно плакать. Его нужно пережить, выплакать…
Наша жизнь только кажется иногда бессмыслицей. На самом деле она прекрасна!”
* * *
“Ты знаешь, мне кажется, я начала понимать, что такое страх Божий…Может быть это, конечно, действие таблеток, но всё же я напишу.
Мне казалось раньше, что страх Божий – это что-то близкое к боязни детей, когда они набедокурили и ждут родительского наказания…Может быть есть в страхе Божьем и от этого, но…
Сейчас бывают такие моменты… И ЭТО чувство… Оно как обоюдоострый меч. Одно лезвие – это состояние ТАКОЙ всепоглощающей любви, что вдруг становится страшно. Страшно НЕ ВМЕСТИТЬ в себя эту любовь. Наверное, это состояние можно сравнить с нахождением человека под солнцем. Солнце греет, но есть опасность получить ожоги… Не совсем верный образ, но Солнце и эта всепоглощающая любовь – очень близкие образы”.
* * *
Cейчас ночь, а я не сплю. Бывает, что мои знакомые и друзья удивляются чрезмерной моей активностью в сети. А все просто до безобразия. Моя активность напрямую связана с моим самочувствием. Вот сегодня с утра я быстро выпила свое обезболивающее и целый день занималась Захаром и домом, в промежутке спала и знать не знала о никаком фейсбуке, но к вечеру у меня абсолютно неожиданно начался болевой приступ и сначала я постонала как ослик Иа, потерявший хвост, а потом пустилась в плаванье по волнам фейсбука… И вот плаваю, хотя на часах 3… Боль в какой-то момент совсем прошла, но ведь есть еще и мысли, а, надо сказать, у меня далеко не всегда хватает мужества и сил их думать. Поэтому я предпочитаю не думать. Но можно не сомневаться, времени на подумать более чем даже при таких условиях.
Я помню свою подругу Ольгу за 1-2 месяца до смерти… Она, конечно, никогда не ныла как я… Она молча сидела (а потом лежала) и играла в “Найди кота”, когда ей было совсем худо. И, конечно, тут можно сказать, что мол, лучше молиться… Но, справедливости ради стоит заметить, что на аскетические подвиги готовы не все здоровые.. Если не было аскезы в здоровье, то болезнь вряд ли добавит сил для таких упражнений… И вот Ольга искала котов… Она тоже молилась, Причащалась, но в свободное время искала котов. Это только ведь кажется, что вот буду помирать, Причащусь, в баньку схожу и того… А в жизни все длительнее и несколько иначе наших представлений. И вот как-то Ольга прислала мне приглашение на поиск котов. И я не отказалась, хотя очень не люблю все эти сетевых игры… Но тут, при всей моей тупости, до меня дошло ЧТО это для нее. И я играла с ней в эту игру, отправляла ей какие-то бонусы….
Когда ее не стало, я не смогла больше пользоваться “Одноклассниками”, она была единственной в какой-то момент, ради кого они существовали…А я была для нее тот, кому можно было рассказать что-то из своей “тайной” жизни… Я помню один наш диалог, смешной и страшный одновременно.
Я:
– Поздравь меня, у меня сепсис.
Она:
– Ооо! Дружище! А у меня некроз в малом тазу.
И Вы думаете это разговор про уныние? Нет! Это про дружбу, взаимопонимание и немного про юмор вопреки всему. Эдакий “тайный клуб”.
А вообще болезнь – очень противная штука…
Вот сейчас мне говорят, что у меня испортился характер. Ну и правду, наверное, говорят…
И самое ужасное в этом то, что в какой-то момент это уже не возможно изменить и контролировать.
Можно скрывать, сглаживать свои дурные черты, когда ты здоров, но когда ты болен, когда приходится терпеть сильную боль, дискомфорт и многое делать через силу (годами), тогда в какой-то момент приходит бессильная опустошенность и невозможность что-то поменять.
Ты смотришь очередную серию сериала “гадкий я” и понимаешь, что да, это я… и глупо оправдываться болезнью, потому что вроде как “кто контролирует болезнь ты ее или она тебя”. И молчишь, не будешь же требовать особого отношения… Хотя в какой-то момент понимаешь… “Она тебя”. И если есть в этом что-то от уныния, то фактов, в любом случае, больше. Я вообще очень благодарна Богу за тот период ощущения своего расцвета, обретения себя, который был со мной около 2 лет. Это было очень важное для меня время.
Но… Теперь что-то поменялось… Я теряю себя… Все больше это не я… А бессильный ответ моего организма на болезнь… Я по инерции все еще двигаюсь, но вижу, что во многом это просто инерция и уже не я… Возможно, это начало того пути, когда нужно потерять себя для того, чтобы обрести в другом качестве… Но сейчас. Сейчас сложно. Слишком физическое превозмогает над всем… Остается самая малость для самых близких. И так страшно, что и это поглотит болезнь. “Да минует меня чаша сия…”
Когда я начинаю вот так жаловаться мне говорят, что ну как же. Ты вон и с парашютом прыгаешь, и танцуешь, и то делаешь, и это…
Но… Нужно просто знать меня. Настолько знают только близкие: муж, мама, теперь вот еще лечащие врачи… Я бегу и потом сразу падаю и умираю, часто резко, без переходов. Такая уж у меня конституция.
А еще… Все эти мои “проекты” – некие маячки, возможность идти от пункта А в пункт Б во времени. И я понимаю, что до какого-то очередного пункта я могу не дойти, но в любом случае это дает силы идти…
И поэтому часто здесь проявляется то, что воспринимается как эгоизм, эгоцентризм, гордыня… И я думаю, что это все, конечно, там есть, но не только это… Кроме всего прочего это очень важные для меня сейчас вещи, моя опора, хотя для других они могут выглядеть сущим пустяком.
Ещё мне по жизни часто говорили, что мол не надо ничего объяснять, оправдываться. “Если надо объяснять, то не надо объяснять”… Но я зануда. Я замечала, что часто люди ссорятся просто потому, что не понимают мотивов поступков друг друга или говорят об одном и том же на разных языках.
И я объясняю. Или после размолвки пытаюсь докопаться до сути, понять мотивы того или иного поведения. Я не боюсь выглядеть глупой, смешной…
Когда я только заболела, я попала в больницу с перитонитом, первые несколько дней было совсем худо, а потом, когда я начала более менее понимать, что происходит, я узнала, что у меня стома. Я думала, что это какая-то временная трубка, которую скоро уберут. Но врач сказал, что это кишка, которую вывели на брюшную стенку (живот) и теперь 6 месяцев минимум мне с ней жить, а скорее лет 5. Хотя по тем прогнозам 5 мне не давали… И вот я в одночасье, абсолютно неожиданно стала не просто 25-летней женщиной со сложным диагнозом и плохими прогнозами, но и инвалидом. Причем все это в подробностях было для меня жутко стыдно, невозможно просто… Ходить с мешком на боку… С кишкой, которая работает как кишка никого не стесняясь… Для меня всегда так важно было, что думают обо мне люди… А тут… Тут просто был удар, который практически убил меня. Сначала я думала. Что больше не буду выходить из дома… Но выходила, как миленькая… И ездила еще везде сама… Тогда у меня появилось желание вопреки всему выглядеть красивой. Это какая-то очень важная женская опора. Я не раз видела как женщины в ужасных ситуациях оставались не просто женщинами – феями! Но не смотря на все старания, комплименты и прочее я была инвалидом, пережила этот опыт, эти ужасные случаи, когда твое физическое увечье становится причиной разных неприятных моментов… Этот опыт немало дал мне. И хотя теперь впереди, возможно, испытание в виде потери всякой привлекательности, это уже было, а значит не так страшно. Так же как быть смешной и увечной…
Последнее время мне много говорили про меня. Сначала много хвалили и это тяжело, потому что, думаю, любой человек нутром чувствует глубокую неправду похвалы. Потом начали ругать. Много. И оправдано и нет. И я плакала, злилась, оправдывалась. Хотя сама же эту тему и углубляла, начав опрос друзей. Важно ли для меня то, что думают обо мне люди? Важно, но не так как раньше. Скорее это тюнер для настройки. Был. Ещё совсем недавно. Сейчас “струны” частично лопнули… И с этим нужно что-то делать. Где-то с момента своего юношества и студенчества я привыкла относиться к людям достаточно открыто. Эта открытость миру позволяла мне сходиться с очень разными людьми. Для меня всегда очень важно было понять хотя бы немного другое “я”, это зачастую было отдельной большой радостью.. Сейчас что-то произошло,.. Я понимаю, что пригибаюсь. Жду удара и подвоха.. И это ведь буквально какой-то месяц… Я понимаю, что и здесь скорее всего главенствует болезнь и бессилие. Я сейчас как человек без кожи. Даже обычное прикосновение нередко причиняет боль, много боли. А ведь бывает по-разному…Я не знаю, что делать, но понимаю, что в таком ключе общаться я не хочу. Я не могу. Я не хочу ждать подвоха, а по-другому сейчас не получается… И большая дилемма: как быть с общением? Возможно, это время близких людей?
Зачем я пишу? Хочу ли я жалости? Жалости, наверное, нет. Но СОпереживание и СОчувствие – для меня сейчас очень важны и во многом целительны. И просто хочется выговориться. Но бумага и ручка сами по себе никакие собеседники…
Сейчас, случается, говорят о том, что я манипулирую темой болезни и смерти. Но тут я не соглашусь. Я вообще не люблю разговоры про манипуляции. Я считаю, что говорить о ней уместно только тогда, когда человек хладнокровно (это ключевое слово) пытается добиться тех или иных результатов с использованием тем или иных методов. Я думаю, что по-христиански, либо видеть и сопереживать боли человека или отойти и не осуждать. Понятно, что говорить легче, чем делать, но… Для меня болезнь и смерть – это реалии моей жизни, нравится ли это мне и окружающим или нет. Я не могу не говорить об этом . Я не могу молчать. И в то же время я понимаю, что чувства близких нужно щадить.
* * *
“Ты знаешь, иногда мне становится грустно. Не страшно, не печально, а именно по-осеннему грустно. Как будто вот, лето прошло, а теперь пришла осень, а затем зима. И это вообще не про погоду и время года, скорее это ощущения про жизнь. Но нет понимания неправильности, ведь это правильно, что бывают осень и зима.
Ещё я читала про сравнение тяжелой болезни с медленно закрывающейся дверью – всё меньше через неё может проникнуть, и тем больше ограничений.
Но в этом плане мне больше нравятся мои мысли про роды. Ведь смерть – это рождение для новой жизни. Вот ребёнок живёт в утробе, ему хорошо, его кормит и греет материнское тело. И до определённого момента важно как его кормит мама, что она есть, но потом как ребёнка не корми, это уже не помешает ему родиться.
Но не только об этом. Ребёнок живет в утробе в идеальных для себя условиях, он привыкает ко всему, но чем ближе к родам, тем ему теснее, беспокойнее, даже больнее.. Но потом он рождается в новый мир. И это праздник, становится праздником, хотя до этого были страдания и боль.”
“В отделении “протрубили” отбой. Уже сделали все уколы медсестры, и слышно как то в одной, то в другой палате начинается дружное сопение. Спят мои товарищи по несчастью. А мне не спится. От мыслей…
Причем, как ни странно, особенно если учесть ситуацию и место действия, не спится от хороших мыслей.
Я думаю о болезни. Но думается совсем не то, что год назад.
“Ложки не существует!” – вспоминаю я отрывок из “Матрицы”, где мальчик буддийский монах гнёт ложку взглядом. “Действительно, ведь ложки не существует!” – думается мне. И я не сошла с ума или, по крайней мере, мне так кажется.
Как просто оказывается многое, что раньше казалось нам таким недостижимым… Оказывается, легче всего быть собой. И это самое красивое, что может быть в человеке.
Оказывается, для того, чтобы быть счастливым не нужно быть здоровым, богатым и успешным. Достаточно быть с Богом и любить.
Господи! Почему это всё так просто видится из большого окна, так легко реализуется первое время, но потом забывается в суете жизни. Ведь это так просто! “Ложки не существует!” Мы сами и наш грех создали себе заслоны и стены. Сами бьем себя по рукам и истязаем, говорим “нельзя”, считаем, что делаем всё это ради счастья других. И в итоге всех делаем несчастными. Прости, Господи! А ведь даже когда твоё тело разрывает боль, очень сложно, но можно быть счастливым, когда наша душа предстоит перед Богом каждую минуту, каждую секунду своего бытия. Конечно, легко писать об этом, когда почти ничего не болит. И так сложно сделать шаг к Богу, когда тело пронзает боль. Но всё же, в любую минуту своего бытия, даже когда мы прикованы к постели и наше тело раздирает боль и вокруг, упаси Боже, но ведь бывает и такое, нет ни сочувствия, ни участия, ни облегчения; даже в эту минуту мы свободны и делаем свой выбор сами, к Богу мы идём или от него.
Смогу ли я объяснить кому – то? Вряд ли.
Но всё же…
Что дала мне эта болезнь?
Свободу!
P.S.: Господи, спасибо тебе за этот день, за моих друзей, мою семью, моего мужа и сына. Не оставь их и меня, ведь самое страшное, это уйти от тебя! Господи, дай моей жизни хоть маленькую частицу твоей полноты, и я буду счастлива при любых внешних обстоятельствах. Но не оставь во мне боли, нелюбви, предательства, скудости. Ведь знаю я, что то, что наполняет – от Тебя; а всё, что опустошает – от лукавого.”
* * *
“Тишина в природе, тишина в душе, тишина в теле.
И уже даже жаль, что я на пике болевого приступа попросила Андрея стереть мою запись про боль и отчаяние. Как будто можно что-то скрыть от Бога… Лучше будет взять свою печаль и пойти на встречу к Нему. Я иду к тебе, Господи! ”
* * *
“Если Вы читаете моё завещание, то, возможно, я уже умерла. Надеюсь, что я не сильно мучилась, а также мучила Вас перед смертью. Впрочем, как бы ни было, на всё воля Божья. Мне кажется, что это хорошая мысль – написать завещание. По крайней мере меня она утешает и даже радует. Это как своеобразный мостик между тем, кого уже нет и его близкими и друзьями. Самое главное! Я вас очень люблю!……………..
Друзья! Извините, что не упоминаю Вас поименно. Господь щедр! Дал мне столько хороших и верных друзей. Спасибо Вам за Вашу помощь моральную и материальную! Поддержку и участие!……..
Говорят, что человеческая душа присутствует на похоронах своего тела. Так что не печальтесь! Я рядом до времени. Может быть где-то под потолком:) И машу Вам ручкой:)
mozhblag.prihod.ru
Катя Ремизова: «Болезнь дает большой опыт, которым хочется поделиться»
Катюша Ремизова отошла ко Господу в 29 лет, в ночь на 1 августа 2015 г. Ее последнее письмо — всем нам.
Катя Ремизова, пациентка Первого московского хосписа, четыре года боролось с онкологическим заболеванием, пережила семь операций и тринадцать химий. Первый раз она приехала в хоспис на новогодние праздники, и здесь смогла встретить рождество с друзьями и семьей, почти как дома. Последние полгода она провела дома с семьей, успела съездить с мужем на море.
Катя ушла в ночь на первое августа в хосписе. Сегодня утром состоялось отпевание в храме Всемилостивого Спаса.
Когда болезнь перешла в терминальную стадию, Катя решила поделиться с порталом «Православие и мир» своим опытом лечения и жизни с болезнью, рассказать о том, как менялись ее отношения с близкими, друзьями и с самой собой.
***
Катюша Ремизова отошла ко Господу в 29 лет, в ночь на 1 августа 2015 г. Четыре года она боролась с онкологическим заболеванием, пережила семь операций, тринадцать химий. Она очень стойко переносила болезнь, постоянно причащалась, в последние месяцы – каждый день.
Когда болезнь перешла в терминальную стадию, Катюша решила,что важно поделиться своим опытом принятия и проживания болезни, объяснить психологические и эмоциональные изменения, вызванные раком.
Записала Тамара Амелина:
Осенью 2014 года я приехала к ней домой, в Раменское, и мы проговорили долго, 14 часов подряд. Вернулся с работы Катин муж Андрей, из детсада пятилетний сынишка Захар. Мы уютно расположились в гостиной, пили чай с приготовленным Катей яблочным штруделем и расстались только, когда за окном стало светать. Думаю, кому-то этот рассказ поможет принять себя в болезни, а кто-то просто узнает, как это – быть онкологическим больным.
О чем говорить
Мне самой больше всего хотелось бы поговорить про эмоциональную и психологическую сторону болезни. Одна моя знакомая только-только начала лечиться, я по ней вижу и заново вспоминаю, как тяжело понимать и принимать свою болезнь, новые жизненные рамки.
Дело в том, что болезнь дает большой опыт, которым хочется поделиться. Хотя обычно пробуешь рассказать про онкологию – и это превращается в поучение. Или в историю болезни во врачебном смысле – перечисление операций, врачей, прочих подробностей. И я замечала много раз, что если человеку не нужно знать что-то, он этого не услышит. Так было несколько раз – разные люди на моем рассказе просто засыпали, даже если не хотели спать! А сейчас я нередко выступаю как справочное бюро – очень многие люди обращаются, когда узнают, что у друзей, у родственников появился такой диагноз.
– Спрашивают, что дальше делать?
Да, именно так. Или просят, чтобы я позвонила заболевшему человеку и просто с ним поговорила. Не всегда нужно объяснять, что делать дальше, иногда надо просто выслушать, поддержать, разделить эти непростые эмоции. Часто такой разговор складывается.
Как все начиналось
Первые серьезные признаки болезни, в том числе, кровотечение, появились у меня в восемнадцать лет. Я думаю, что стрессы, связанные с переездом семьи из Ташкента в Москву, со сменой климата, с поступлением в вуз не прошли даром. У меня и во время беременности были тревожные признаки. Просто Господь сохранил ребенка. Обычно люди не хотят о плохом думать, и я не думала.
Когда мне было 25 лет, я была кормящая мама, Захару было полтора года, у меня резко заболел живот, начались непонятные симптомы. Я почувствовала, что попала в какие-то неотвратимые жернова, и ситуация такова, что уже ничего нельзя изменить. Я пыталась связаться с какими-то врачами, что-то сделать, и… ничего. То есть врачи не могут, скорые не приезжают, родственники не воспринимают ситуацию всерьез.
Мы сидим с мужем, и я говорю: “Ты знаешь, Андрей, у меня нет сил жить. Ты пойми, это не ради красного словца, это не какая-то манипуляция, я говорю тебе честно: у меня нет сил дышать, ходить. Чувствую, что мне это все дается с большим усилием”.
Я даже потом написала: если человек начал вам жаловаться на усталость, если у него появились какие-то необычные симптомы, попытайтесь его уговорить сходить к врачу. Сам человек помочь себе не может, в тот момент он находится внутри ситуации. И эта фраза, что «спасение утопающих – это дело самих утопающих» в корне неверная. Потому что человек, который находится в этой своей ситуации, не может оценить ее извне. Ему кажется, что у него все нормально. А если человек совестливый, то ко всем прочему он подумает, что сам во всем этом виноват.
Я попала в районную больницу, и все подумали, что у меня аппендицит. Врачи никак не могли взять в толк, почему эта девица, идиотка просто, орет как резаная. Я сама шла до операционного стола под всякие подбадривания персонала: «Что ты такая болезная». И потом эти врачи меня разрезают и видят огромную опухоль, разлившийся по брюшной полости гной. Врачи были в шоке, они вышли и сказали моим родственникам, готовьтесь к худшему, скорее всего, в ближайшее время помрет, у нее рак…
И вот во всей этой трэшовой ситуации я выхожу из больницы, пытаюсь взаимодействовать с миром и понимаю, что у меня реальный афганский синдром, когда есть мир, а есть я, и я как будто за стеклом, отдельно.
Я не понимаю вообще, что происходит, почему люди радуются жизни, когда существует такая боль и такой ужас.
Я столкнулась с одной знакомой в магазине, и она меня спрашивает: “Как дела?” – такой дежурный вопрос, и я ей пытаюсь сказать, что дела плохо, а она: “Перитонит? У меня у мамы был перитонит, ничего страшного, ерунда”. И все так реагируют. Ты находишься в изоляции, потому что не можешь эту боль излить, и меру этой боли никто понять не может.
И тут я встретила подругу, которая потеряла мужа. Мы с ней встречаемся взглядами, и я вижу, что меня понимают. Человек, у которого был опыт серьезной боли, никогда не сможет пройти мимо другого человека с болью. И сейчас у меня уже есть достаточно большая группа людей, с которыми мы общаемся, и нам не надо друг другу ничего объяснять, долгие слова не нужны. Это как пропуск в тайный клуб, позволяет понимать друг друга без слов.
Лечение. Врачи. Ангелы
– Про Каширку говорят: «Все там хорошо – и оборудование, и персонал. У них одна проблема – это пациенты». Это так на сто процентов. Знаешь, как обитель скорби: люди падают в обмороки в очередях, ходят до последнего, их кругами ада проводят много-много раз. Многие больные там проходят жестокий естественный отбор и не попадают ни на операцию, ни на лечение. Там такая система, что человек может сидеть у кабинета, а врач (у них там есть вход из коридора и выход с другой стороны) уже давно вышел и пошел-пошел-пошел… А пациент сидит и будет сидеть еще хоть целый год.
Нигде больше такого не видела. Когда я пришла в свой Институт Рентгенорадиологии, мне показалось, что это рай. Андрей при первой встрече хирургу говорит: «Я готов вам дать любые деньги». А хирург ему: «Вы что, с ума сошли? У вас жена умирает, а вы тут какой-то дурью маетесь. Давайте быстро ее сюда. И если ей будет нужно, мы ее хоть завтра прооперируем».
Я дома умирала, меня очень долго мурыжили на Каширке. Я ждала самого худшего, понимаешь? Я уже была в лечебном отделении в Онкоцентре, на каком-то там жутком этаже, смотрела и думала: наверное, люди отсюда просто из окон сигают.
– Как все иначе в той же Германии!
– Понимаешь, за что мне обидно? У нас есть то же самое, что и в европейских клиниках, вот в этом институте. Мне никто не верит. Все говорят: «Да ты что, в России? Да ты врешь!». Мы же отправляли в разные европейские клиники документы, и все нам ответили, что меня наши врачи лечат абсолютно правильно. Единственная проблема в России – то, что нет реабилитации.
После пятой операции, она шла сразу после четвертой, я не могла очнуться от боли, был какой-то туман. Я слышу голоса и не могу открыть глаза. В реанимации ангелы работают, которым важно, чтобы ты проснулась. А я вроде бы и не сплю, но не могу глаза открыть, слышу только свои стоны.
Ко мне пришел анестезиолог и говорит: «Кать, сейчас тебе надо согнуться, я буду ставить эпидуралку, ты потерпи, милая моя, я сделаю, что тебе не будет больно». Мне сразу легче. Но за счет желудочного зонда в носу я дышать не могу, мучаюсь жутко, мой врач говорит: «Ты ж мое солнышко, моя радость, ну подожди немножко». Начинает мне все сам аккуратно вытаскивать. У меня слезы, сопли, слюни. «Прости, милая, без этого никак». У меня рвота. Он все это терпит, гладит меня по голове и говорит: «Как же ты, моя бедная, натерпелась».
У меня неделю не работали кишки. А если кишки не запустятся, это значит – зашей рот, живи без еды. Наступит паралич кишечника, а это смерть. Доктор меня уговаривает: «Катя, надо пить вазелиновое масло». Не просто вазелиновое масло, а с самой горькой горечью на свете – магнезией. И выпить надо не ложку, а большой стаканище.
Я смотрю в его честные-честные глаза и говорю: «Доктор, ради вас – что угодно! За ваше здоровье!» И выпила залпом! А он: «Ну, сильна мать!»
Это другой уровень отношений. Этот доктор меня спасал один раз, два, три, постоянно. Я сопли размазываю: «Все, не буду лечиться никогда! Пошли вы все на фиг! Я пойду порешу всю вашу ординаторскую!» А он все улаживает. Настраивает. Уговаривает.
Он позвонил мужу и сказал: «Все хорошо. Случилось чудо». Так и сказал, хотя они люди не верующие.
Я когда вышла из Института Рентгенорадиологии, думала, как отблагодарить врачей? Деньги давать нельзя, ну подарили какой–то «букет» из фруктов, мороженое, арбуз. А для анестезиолога у меня было письмо. Я написала, что «когда-нибудь я напишу о вас книгу, потому что вы – не люди, вы – ангелы! Да, ангелам не нужно говорить, что они ангелы, но я не могу не сказать…». Реанимация – тяжелая и неблагодарная работа. Их мало кто благодарит. Кто-то не помнит, кто-то был без сознания.
А потом случился рецидив. Глаза хирурга не могут увидеть мельчайшее. Химию я переносила хорошо, а облучение – через пень-колоду. Бывают такие случаи, что облучение приводит к регрессу.
Как сложно держать «видимость»
– Очень тяжело и болезненно осознавать, что в какой-то момент сломалась твоя «самость», что иногда буквально по малейшему «чиху» нужно просить у кого-то помощи…
Здоровый человек может во многом рассчитывать на себя, может держать себя в руках, может создать себе какой-то определенный имидж, может делать добрые дела, ни с кем особенно не ссориться. Можно долго создавать такую видимость. А вот когда заболеваешь, вся эта «самость» резко рушится.
А сейчас особенно сложное время. У меня такой характер, что я хорошо схожусь с новыми людьми, свободно чувствую себя в компаниях. Но недавно мы ездили к друзьям в гости, и я поняла, что сейчас я нахожусь в состоянии какого-то аффекта. С одной стороны, даже в болезни я научилась сохранять видимость, что все хорошо. Я смеюсь, улыбаюсь, радуюсь, но сейчас со мной, несмотря на лекарства, всегда есть боль. У меня есть такая особенность: чем мне хуже, тем более яростно я смеюсь и шучу. И сейчас часто понимаю, что я не отдаю себе отчет в своих действиях, нет никаких тормозов.
Был момент, когда я спросила своих друзей, испортила ли меня болезнь. Очень непростой опыт! Много всего пришлось услышать на свой счет.
Началось с того, что несколько близких людей сказали мне, что болезнь изменила меня не в самую лучшую сторону. Эти высказывания друзей были очень вовремя, я восприняла их. Конечно, это было не просто, я плакала месяц, после этого закрыла многие свои записи в социальных сетях, какое-то время вообще тяжело было общаться с людьми. Мой муж сказал: «Ты сама попросила у людей сочинение на тему». Это правда, я сама попросила.
Это был момент очень сложный, с двумя подругами у меня даже испортились отношения, потому что они мне сказали честно, что они думают. Мой священник по этому поводу сказал: «Держись этих людей».
– Держись?
Он мне сказал, «тебе будут много говорить всяких елейных вещей, но мало найдется людей, которые тебе скажут правду». Сейчас я чуть-чуть оттаяла, поняла, что можно выражать себя по-другому и все равно продолжать общаться
Когда ты просишь о насущном, нужно свою гордость перебороть, не терпеть и не ждать. А в каких-то моментах уже начинается баловство. У меня идей всегда много, я фонтанирую и начинаю говорить: «А вот сейчас мы все вместе с вами сделаем то-то…». Я начинаю решать за других – это такая хорошая ловушка болезни. Мои родные по этому поводу начали мне высказывать. И священник мне говорит: «Катя, все. Бери себя в руки. Или ты делаешь это сама, или ты просто терпишь – записываешь идеи, например… Понятно, что о стакане воды ты попросишь. Но какое-то баловство прекращай, нельзя напрягать и решать за других». Для меня это был очень ценный совет.
Кстати, о советах. Мне их стали столько давать! Все – знакомые, незнакомые – пишут абсолютно разное. Кто-то начинает меня укорять, говорят, что знают, почему я болею, советуют в духе «да не обижайся ни на кого, я вот не обижаюсь и у меня все хорошо». Как будто ты сам виноват в своей болезни. Я в какой-то момент сказала про это священнику, а он: «Господь с тобою, да что ты, Катюша…»
Сначала я раздражалась от советов по лечению рака, системы же разные есть, официальные, неофициальные. А в какой-то момент меня ударило по голове – но ведь люди хотят мне помочь! Неважно, что они советуют, изначальный порыв – это помочь мне.
Про смирение
– И все эти ежедневные открытия из серии «гадкий я». Сейчас я часто вижу проявления своих дурных черт, но ничего не могу с этим сделать, не хватает сил на контроль, и все самые неприятные стороны характера оказываются на виду.
А когда тебе делают замечания, бывает больно, ведь даже самому противному человеку хочется, чтобы его обняли-пожалели…
Я думала, что за время болезни я чему-то научилась. Но проходит какое-то время, и понимаешь, что не просто ничему не научилась, а все это время стояла на месте. У меня даже в дневниках есть такие записи: «Вот я наконец научилась не задавать лишних вопросов врачам». И через год пометка сверху: «Не научилась – показалось».
И я понимаю, что лучшее, что я сейчас порой могу сделать, это попытаться больше молчать. Иногда в этой ситуации помогают только мысли о смирении. Думаешь, ведь я просила о нем – так вот, пожалуйста, смиряйся! В какой-то момент я начала бояться просить смирения, так как поняла, что получить его, наверное, придется через боль. А я боюсь боли. Но сейчас я понимаю, что будет больно, а страх почему-то ушел…
Самое сложное – когда хвалят. Особенно если такое: «Ох, ты мученица наша, ох, мы чуть ли не молимся на тебя». Это очень тяжело: во-первых, я серьезно понимаю неправду всего происходящего, люди пытаются себе что-то домыслить. В каких-то моментах, мне кажется, не всегда люди искренне пишут. Может быть, они хотят подбодрить, пожалеть… Иногда какое-то, казалось бы, доброе слово, бывает очень тяжело принять.
В болезни очень много рутины, серых, ничем не выдающихся дней, в них неправильно слышать похвалу. А с другой стороны, бывают ситуации, когда очень одиноко, реально остаешься один, вплоть до того, что даже близких рядом нет, им же нужен отдых. Жить с больным человеком очень тяжело.
Как относиться к этой теме – вообще не понятно. Мы в семье даже шутим. Например, могу Андрею сказать, когда он не отвечает на телефон сразу: «Если ты не успеешь на мои похороны, не расстраивайся, зато потом дадут три дня выходных». Люди со стороны, даже моя кума в ужасе, говорят: «Катя, нельзя так шутить». Но Андрей меня нормально воспринимает. К теме смерти можно или очень серьезно относиться, или шутить. Еще вариант – никак. Просто никак не говорить про это.
Завещание
– Я прочитала расшифровку лекции отца Даниила Сысоева “Инструкция для бессмертных”. И там он говорит, о чем стоит подумать человеку, который знает, что ближайшее время умрет. Мне эта книга помогла разложить все по полочкам.
– Там советы есть?
– Да, там прямо инструкция. Год назад я написала письмо своим родственникам, друзьям, каждому какие-то добрые слова, мысленно со всеми попрощалась. И у меня была генеральная исповедь, очень подробная, очень серьезная, священник даже сказал: “Я теперь сам буду долго думать, потому что у меня такого давно не было, чтобы все разбирать по полочкам.” Я вообще очень люблю убирать, а от этого разговора у меня осталось ощущение чисто вымытой комнаты. Мне не хотелось это ощущение терять, мне тогда казалось, что я вот-вот умру.
И потом я включаю компьютер и вижу, что там сообщение о смерти Анатолия Данилова. И у меня в этот момент случается истерика…
Понятно, что я всегда думаю о смерти, но последнее время я готовилась к смерти целенаправленно, писала какие-то завещания. И тут ушел человек, который вчера поставил лайк. Я до этого даже и не знала, что Анатолий читает группу про помощь мне в Фейсбуке. На «Правмире» публиковали мое письмо, и на форуме Анатолий пишет: «Это наша очень хорошая прихожанка, нужна помощь». Я думаю: какой небезучастный человек! И тут бац! Я как дура пишу какие-то завещания, а тут человек не знал, не гадал: у него ребенок маленький, жена… Для меня это был личный удар. Я очень много молилась первые 40 дней…
Простить
Я думаю, что онкология может проявляться обидами, недоверием, абсолютной и тотальной нелюбовью к себе. У меня было искушение высказать претензии своим родителям. Психологов начитаешься, думаешь, во всем они виноваты, и вдруг такая мысль: «Стоп! Мне 25 лет, и я пытаюсь обвинить маму в том, что мне сейчас плохо? Это вообще нормально?!»
У меня была переоценка отношений с родственниками, и очень серьезная. Я сняла розовые очки по поводу того, что мне все сейчас помогут, все сгрудятся. Потому что в любой момент может случиться ситуация, что помочь-то не смогут. Любой человек может не смочь, может предать, но это не потому что он сволочь, а потому что он просто человек.
И еще я поняла, насколько тяжело моим родственникам, особенно родителям. Я думала так: Андрей – взрослый мужчина, будет переживать, но как-то справится с этой ситуацией. Захару очень тяжело будет, поэтому Андрея надо попросить прежде всего, чтобы он думал о Захаре. Про своих родителей тоже думала, что взрослые люди, как-то должны пережить. Я, конечно, видела, что моей маме тяжело в каких-то моментах, но все равно ситуацию явно недооценивала. Поставив себя на место родителей, я поняла, как им тяжело, и впала в такой ужас! Ведь я сама мама!
Было непросто простить себя. Это произошло в реанимации, у меня тогда была какая–то странная устремленность, я будто перед стартом находилась. Помню, как меня завозят в лифт, я смотрю на свое отражение…
А на меня смотрят абсолютно не мои глаза, какие-то чужие, очень напряженные… смотрят прямо внутрь меня. Я вижу себя как бы со стороны и слышу голос внутри: я себя простила…
Про помощь
Если ты просишь о помощи, ты должен быть готов, что будет непросто. Возможно, помощь будет совсем не такой, какой ты ждешь изначально. И люди будут совсем не такие, каких ты себе нафантазировал. Но в любом случае всем нужно будет сказать «спасибо».
Я не стала писать в Фейсбуке «не молитесь за мое здравие». Если здравие должно быть, оно будет и без этих слов. Но я поняла, что наступила точка невозврата. Я прошу молиться об избавлении от боли и страданий, чтобы не было мытарств.
Оригинал материала опубликован на сайте «Православие и мир».
Источник
Жми «Подписаться» и получай самые интересные статьи нашей страницы в Фейсбуке!
Понравилась статья — поделись в социальных сетях!
krugomgolova.club
Катя Ремизова. Ощущение прикосновения к Вечности
Сегодня — девять дней со дня смерти Кати Ремизовой. Она отошла ко Господу в 29 лет, в ночь на 1 августа 2015 года. Четыре года она боролась с онкологическим заболеванием, пережила семь операций, тринадцать химий. Она очень стойко переносила болезнь, постоянно причащалась, в последние месяцы — каждый день. Когда болезнь перешла в терминальную стадию, Катюша решила,что важно поделиться своим опытом принятия и проживания болезни, объяснить психологические и эмоциональные изменения, вызванные раком. О Кате Ремизовой вспоминает ее подруга Тамара Амелина, а также знакомые и не знакомые люди.
Тамара Амелина:
С Катей Ремизовой мы знакомы давно, вместе ходили на Библейские чтения к отцу Фоме Диц в наш храм Всемилостивого Спаса. Но плотно общаться мы начали весной 2013, когда Катя лежала в институте Рентгенрадиологии с рецидивом рака.
Катя с Захаром в Сергивом Посаде на Библейских чтениях 6 июня 2010 года
Мы много писали друг другу в Фейсбуке, иногда виделись. Говорили обо всем и подолгу. Катя удивительно могла слушать. И принимать человека безусловно. Пожалуй, она единственный в моей жизни человек, кто, на лету подхватив мою мысль, очень точно ее заканчивал. Казалось, мы мыслим совершенно в одном ключе. Хотя я сейчас понимаю, таким человеком Катюша была для многих.
«Тамарчик, моя хорошая, не спишь?» И сразу так тепло от ласкового имени (меня никто никогда так не называл, кроме Кати), от ее зеленого огонька в чате. И хотя обычно разговоры были непростые – про болезнь, про отношения, иногда Катя просила молитв, – все же поражали ее жизнелюбие и смешливость.
Катя занималась игрой на гитаре, а я на скрипке. Очень хотели сыграть дуэтом. Не успели. Но все же в гостях у священника Фомы Диц, крестного Захара, Катя нам сыграла. Трогательно, негромко, нежно…
Дома у священника Фомы Диц 15 декабря 2013 года
Мы планировали написать книгу о врачах, об опыте проживания болезни. Казалось, впереди еще много времени. Осенью 2014 Катя мне написала: «Понимаешь, Тамар, я хочу написать историю, но не знаю, как подступиться… Возможно, что ее лучше разделить на 2-3 части и оформить в виде дневниковых записей. Она сложная, там много эмоций, но она интересная. Хочу либо сама, либо с тобой, либо никак…
Тамара, как мне тебя выудить, чтобы ты меня проинтервьюировала? Я готова потом сама расшифровывать, редактировать и всячески помогать».
После разговора с Катей у нее дома в Раменском я написала:
«Разговор длиною в жизнь… 14 часов без перерыва. И печаль, и смех, и раздумья…
А потом утренний путь из Раменского. Пустая дорога, какой-то нереально густой туман, ощущение, что внизу бездна из облаков.
Ощущение прикосновения к Вечности.
Что мы знаем о жизни, о болезни, о смерти? И есть ли расставание?
Если есть что-то самое важное и главное в этом мире, то это было сегодняшней ночью».
Я была у Кати в клинике как раз после ее шестой операции, неудачной. Она лежала на кровати и смотрела сквозь меня в пространство, хотя и поняла, что я пришла. «Мне очень плохо, – сказала она еле слышно, – Но врачей не зови. Прост посиди рядом». Я настроилась на трудный разговор, дала себе команду – не охать и не плакать. Хотя в то время мне было очень сложно держаться – в другом отделении клиники лежала моя сестра Инна, и тоже онкология в третьей стадии.
Потихоньку мы начали говорить о рисунках, о цветах, о небе за окном, и вот уже мне надо уходить, а мы как раз начали вспоминать смешные ситуации. У Кати в глазах загорелись озорные огоньки, перебивая друг друга, проглатывая от смеха слова, мы досмеялись до слез. И когда я шла по длинному коридору отделения, на меня смотрели как на сумасшедшую – я еще долго не могла перестать улыбаться.
В конце января 2015 года я свозила Катю на фотовыставку в ЦДХ. Катя достойно перенесла и дорогу, и саму выставку, а потом в хосписе мы еще долго чаевничали, и я уехала домой уже за полночь. В то время к ней в хоспис приезжали разные люди, в том числе совершенно незнакомые.
«Я задремала и проснулась вечером, как мне показалось, от остановки дыхания. Пока я приходила в себя, в дверь заглянула незнакомая женщина.
– Катя?
– Мы знакомы? Вы мне писали, звонили?
– Знаете, я считаю неприличным писать незнакомому человеку! Скажите, что вы хотите? Я хочу для вас что-то сделать!»
Вот так – и трогательно, и смешно.
Но не всегда было весело. Катя очень переживала, что приходится обращаться за помощью к незнакомым людям, и что потом приходят письма с непрошенными советами. Вот такой тяжелый разговор у нас получился после очередного письма:
Катя: «Разозлилась, написала злобный пост и думаю, убрать или оставить. Просила не писать… А меня заваливают письмами, да еще и с рекомендациями».
Тамара: «Я готова была убить людей, которые, когда узнавали про Иннин диагноз, начинали всякую хрень советовать. Типа читать 40 дней по 40 акафистов в день. Она жестко сказала: Это моя жизнь!»
Катя: «Спасибо. Представь и так уже 3 года я терпела, отшучивалась, но тут… Я ведь даже в группе написала не трогать меня и все равно…
Тетя, у которой было 5 химий, думает, что у меня с неоперабельной опухолью должно быть так же, как ей доктор сказал ((( и вот обижать не хочется, но достало. Я, наверное, должна только лежать в больничке, расшибить пол в молитве и вообще не отсвечивать по возможности, чтобы не расстраивать окружающих… У нас такая страна советов… Жаль я не записываю все. Получилась бы интересная подборка
Тамара, я долго терпела . Я еще вечно переживаю, что скажут: ааа, вот она какая, а мы ей деньги собирали. Но я же не святая и терпеть весь этот шквал бреда после неудачной операции мне просто невмоготу».
Тамара: «Кать, совершенно нормальные у тебя чувства».
Катя: «Мы просили деньги на лечение и очень благодарны за помощь. Своими силами мы бы не справились. Но почему люди не понимают, что я могу радоваться, наряжаться, веселиться?! Они давали деньги умирающей Кате, а она хвастается фотографиями, где она с красивой прической и в вечернем платье. Мало того – поехала отдыхать с семьей в Болгарию, а потом и вообще отплясывала на свадьбе брата.
Как объяснить людям, что я не должна отчитываться за свою жизнь? Как объяснить всем, что моя жизнь состоит не только из болезни? В ней есть и радость, и счастье, и надежда. И мечты, которые помогают мне жить.
У меня неоперабельная опухоль, у меня частые сильные боли, непреодолимая слабость. Я понимаю, что мне осталось мало жить. Но мне хочется прожить оставшееся время так, как мне хочется…»
Год назад, именно 1 августа, мы отмечали Катин второй день рождения. В июне 2014 года Кате приснилось, что она умрет в июле от удушья: «…сны – я вроде не была суеверной дурой, но сейчас я она и есть. Мне не так давно снилось два сна. Расскажу их вам, уж простите, не хочу, чтобы это сбывалось. Один ясно давал понять, что я умру в июле, а другой, что это случится, потому что в какой-то момент я не смогу дышать. И если честно мне уже жутко хочется дожить до 1 августа и закатить вечеринку по этому поводу!
Вот такой вот непозитивный треш. Извините, просто удельный вес моих проблем стал превышать мой личный и мне очень важны плечи, чтобы распределить нагрузку…»
А ровно через год Катя родилась в Вечную жизнь.
Катя у меня дома 1 августа 2014 года
В начале июля этого года я была в Дивеево, заказала сорокоуст о здравии Катюши, и буквально на следующий день узнала, что Кате совсем плохо, и Андрей просит не молиться о здравии. Господь все управит, – уговаривала я себя, а батюшка Серафим помолится о Кате. И вдруг Андрей пишет, что Кате лучше, появился аппетит. Господь дал ей еще три недели земной жизни.
За пять дней до кончины, я привезла Кате в хоспис компот, мы даже пообщались, пошутили как обычно. Но то, как она выглядела, не вызывало сомнений, что счет идет на дни.
В ночь на первое августа я не могла уснуть, на душе было страшно и тревожно, и в голове стучало одно слово – необратимость. Утром я узнала, что Катя ушла… Это был день памяти преподобного Серафима Саровского, значит, Господь услышал наши молитвы.
Фото: Фейсбук Кати Ремизовой
Елена Голыгина:
Мы с Катей не были друзьями, но я всегда чувствовала в ней родственную душу. Мы познакомились, когда Катя уже болела. Меня поражала ее способность слушать и слышать людей, ее любовь к жизни и ее забота о ближних, несмотря на болезнь, отдавала она много.
Я верю, что Катя родилась в жизнь вечную. Верю в то, что земная жизнь временная, что дом наш рядом с Господом. Но с уходом Кати я чувствую большую утрату, переживаю о недосказанном, недоделанном, о несостоявшемся общении на глубине.
Видя, как Катю больно ранят различные советы, нелепые утешения, неуместные шутки, я понимала, что, приходя к ней, нужно быть настоящей и говорить о самом главном, о важном, о том, Кто роднит нас и является источником вечной жизни. О Том, Кто исцеляет и утешает нас. О самой большой и великой тайне – о Господе.
А я не умею… Не умею говорить о Нем живо, по-настоящему, без дежурных фраз, без стеснения. В жизни не бывает случайных встреч. В этой жизни Господь действует через людей. Была ли готова я выразить Божью любовь и заботу в общении? Какой был замысел Всевышнего о нашей встрече?
Возможно ли вообще общение на глубине людей, которые даже не друзья? Когда говоришь другому «Христос Воскрес!», это же не просто слова, это же некое откровение в духовной жизни человека, у одного это откровение состоялось и он отвечает «Воистину Воскрес», а у другого это остается просто словами, традиционным ответом. На самом деле все еще сложнее, у тебя самого в один год это откровение, экзистенциальный опыт, а в другой год – традиционный ответ.
Решив, что на глубокое общение я сейчас не способна, мне хотелось сделать для Кати что-то хорошее. Я попросила своих друзей музыкантов на Рождество что-нибудь сыграть в хосписе для Кати. Все с радостью согласились. И тут Катя говорит: а почему только для меня, давайте для всех в холле хосписа устроим концерт. Мы после Литургии пришли в хоспис, в холле нас уже ожидали слушатели. Некоторых привезли на кроватях, кто-то на инвалидном кресле. А перед концертом я досадно отмечала про себя, что вот не чувствую Рождества в этом году. И когда концерт состоялся, когда я видела глаза наших слушателей, я почувствовала, что да, и в этом году Христос родился! Спасибо, Катя!
Вокруг Кати всегда было много интересных и разных людей, и при этом временами чувствовалась ее тоска и одиночество. Она страдала и не только физически, но и душевно. Возможно, поэтому она живо отзывалась на боль других. Ее интересовали люди и не просто интересовали, она старалась их полюбить, не смотря на их несовершенство.
Глядя на Катю, я понимала, что у нее есть экзистенциальный опыт встречи с Богом. Она бы поняла меня, если бы я решилась. Но между нами, возможно, стояли липкий, леденящий страх и боязнь быть не понятой.
Антоний Сурожский в книге «Человек перед Богом» пишет, что «когда мы открываемся в акте веры, мы должны заранее признать свою уязвимость и на нее пойти. Уязвимость не обязательно дурное свойство. Уязвимость бывает горькая, тяжелая: уязвленное самолюбие, чувство обиды, чувство униженности тоже принадлежат к этой области уязвимости. Но не о них идет речь в любви, а о способности быть раненным в сердце — и не отвечать ни горечью, ни ненавистью; простить, принять, потому что ты веришь, что жестокость, измена, непонимание, неправда — вещи преходящие, а человек пребывает вовеки».
Мне кажется, что Катя часто выбирала эту «уязвимость» в общении и этому у нее можно поучиться.
В этой жизни нас многое разделяет, иногда мы не успеваем поговорить о главном. Но главное, что я поняла, мы друг другу не чужие. Прости, Катя, за несказанные важные слова или за несостоявшиеся совместные духовные откровения. Ты была богатым человеком, тебе всегда было, чем с нами поделиться. Теперь ты в жизни вечной. Вечная память!
Фото: Фейсбук Кати Ремизовой
Людмила Антонова:
…Я по ночам плохо сплю, бессонница хроническая, и Катя тоже часто не спала по ночам. Меня поразило, как человек, будучи сам болен такой тяжелой болезнью, переживает за меня и советует мне пить таблетки, восстанавливающие суточный биоритм, и стараться все-таки ложиться спать вовремя. Мне, как незнакомому человеку, ей трудно было говорить истинную причину её ночных бдений. Говорила что голова болит и дискомфорт, а иногда что просто хочется с кем-то поговорить, но я-то понимала, почему она не спит. И хотя у нас разница с Москвой 2 часа, и когда у вас 3-4 часа ночи, у нас уже 5-6 утра, я думала, что вот за несколько тысяч километров, в далекой Москве сидит у компьютера человек, которому тяжело, больно, грустно и хочется как-то помочь, может быть на время отвлечь и скоротать эти часы – и уже не думаешь о себе, а думаешь о ней, Кате, Катюше.
Она всегда делала перепосты всяких просьб о помощи со своими дополнениями, особенно если знала этого человека. Эта была еще одна черта которая меня в ней поражала – думать о других, пытаться им помочь, когда самой ей было трудно и тяжело. Я думаю, что она это делала потому, что любила людей той любовью, которую завещал нам Господь.
Фото: Фейсбук Кати Ремизовой
Оксана Кашенина:
К сожалению, о Кате до дня ее смерти я ничего не знала. Узнала в день, когда вышла статья на Правмире. В этот же день у меня получилось прийти в храм на вечернюю службу. Я подала записку и, поставив свечу на канун, молилась о упокоении Катюши. На ум пришли слова “Она достойно приготовила свою душу, а вам нужно еще потрудиться”. Не могу передать словами, какое я испытала счастье. Она достойно приготовила свою душу…
www.pravmir.ru
Катя Ремизова. 40 дней Вечной жизни
Сегодня 40 дней, как отошла ко Господу Катюша Ремизова. Ей было 29 лет, и четыре с половиной из них она боролась с тяжелой онкологией. Свои размышления о болезни, смерти, надежде, дружбе и любви она записывала в дневнике, что-то публиковала в Facebook’е. Здесь некоторые ее записи. Это – про жизнь!
5 июня 2013 года:
…Я думаю о болезни. Но думается совсем не то, что год назад.
«Ложки не существует!» – вспоминаю я отрывок из «Матрицы», где мальчик – буддийский монах гнёт ложку взглядом. «Действительно, ведь ложки не существует!» – думается мне. И я не сошла с ума или, по крайней мере, мне так кажется.
Как просто оказывается многое, что раньше казалось нам таким недостижимым… Оказывается, легче всего быть собой. И это самое красивое, что может быть в человеке.
Оказывается, для того, чтобы быть счастливым, не нужно быть здоровым, богатым и успешным. Достаточно быть с Богом и любить.
Господи! Почему это всё так просто видится из большого окна, так легко реализуется первое время, но потом забывается в суете жизни. Ведь это так просто! «Ложки не существует!»
Мы сами и наш грех создали себе заслоны и стены. Сами бьем себя по рукам и истязаем, говорим «нельзя», считаем, что делаем всё это ради счастья других. И в итоге всех делаем несчастными. Прости, Господи! А ведь даже когда твоё тело разрывает боль, очень сложно, но можно быть счастливым, когда наша душа предстоит перед Богом каждую минуту, каждую секунду своего бытия.
Конечно, легко писать об этом, когда почти ничего не болит. И так сложно сделать шаг к Богу, когда тело пронзает боль. Но всё же в любую минуту своего бытия, даже когда мы прикованы к постели и наше тело раздирает боль и вокруг – упаси Боже, но ведь бывает и такое – нет ни сочувствия, ни участия, ни облегчения; даже в эту минуту мы свободны и делаем свой выбор сами, к Богу мы идём или от Него.
Смогу ли я объяснить кому-то? Вряд ли.
Но всё же…
Что дала мне эта болезнь?
Свободу!
17 июля 2013 года:
Напишу про дела. Пока всё как на качелях. Вверх-вниз. То тяжело, то отпускает… Борьба чувствуется во всем, в том числе в устремлениях: то планы на 90 лет вперед, то мысли о бренности бытия. Но общее настроение нормальное, радостно-уравновешенное, это ваши молитвы.
Я давно заметила, когда за меня молятся, я становлюсь спокойнее и увереннее, сама могу осилить всё молитвенное правило, при любом самочувствии, когда же справляешься одна, сил хватает на 2-3 молитвы…
14 октября 2013 года:
…Осенью и так силы тают, а последние два года осень стала для меня реальной проблемой. Усталость, пониженный тонус, сложное настроение… Но чем больше туч, тем ярче видится через них луч солнца, поэтому очень красочно на общем фоне выглядят моменты неподдельной радости. Например, мы с Андреем и Захаром открыли велосезон на больших великах… Кроме этого я хожу на занятия по гитаре, а музыка для меня просто живительна.
25 января 2014 года:
Мне очень тревожно от того, что я слаба, и грустно, что я так мало могу.
Мне очень страшно и нехорошо. Я устала, хочется плакать, ни на что нет сил, даже на дневник. Мысли «я умру?» меня мучают. Хочется плакать. Господи, помоги мне неразумной, не оставь меня. Дай мне силы и разум, дай мне смирение. Но то, о чём я попрошу Тебя честно-честно, исполни, если на то Твоя Воля, я этого очень хочу: я очень хочу быть здорова, жить долгой, счастливой и спокойной жизнью со своим мужем и сыном. Чтобы вся моя жизнь была наполнена радостью и счастьем. Я хочу родить своему мужу ещё детей. И чтобы они были здоровы, веселы и прожили долгую жизнь, как и сын, который у меня есть.
Я хочу, чтобы мой дом был обителью радости и счастья, был уютным, чтобы в нем все было хорошо. Чтобы у нас появился загородный дом, чтобы я сажала там цветы, а дети мне помогали. Чтобы у нас были кошки и собаки. Наши родители были здоровы и счастливы и радовались с нами. Это, наверное, очень много, и я знаю, Господи, что Ты можешь всё…
Сегодня всё отменилось, я ни на что не способна. Мне хочется плакать. Я чувствую Досаду на себя, Огорчение, Зависть к тем, кто может заниматься с детьми и жить спокойной жизнью. Меня пугает страх…
Я боюсь лечиться. Я в замешательстве, как жить дальше. Я в растерянности. Я сомневаюсь и не знаю, что мне стоит поменять, а что нет. Я опасаюсь, что не занимаюсь с ребенком, и у меня нет возможности готовить его в школу. Я чувствую свою Неполноценность, Апатию, Тоску, Лень, Жалость к себе, Отчаяние, Беспомощность. Скука, Безысходность, Загнанность, Усталость, Одиночество, Отверженность, Подавленность…
24 июля 2014 года:
Друзья, особенно радостного написать нечего.
Опухолевый процесс имеет такую локализацию, что сделать что-то, повышающее качество жизни, практически невозможно и есть риск смерти прямо на операционном столе. Поэтому мы вновь сыграли в игру «посмотри и зашей».
Я сейчас очень зла на эту ситуацию, но не на врачей. Их мне и впрямь жаль. Им тяжело не меньше, чем мне. Они старались и хотели сделать.
Что я планирую дальше?
Дальше я планирую жить.
Восстановлюсь после операции, сделаю химию, съезжу на море со своими любимыми. А там будет видно – продолжать ли химии или действовать как-то по-другому.
31 июля 2014 года:
В этом есть что-то… Вспоминаю эпизод какого-то неизвестного и в общем не запомнившегося мне фильма. Там был какой-то тренинг с людьми, потерявшими близких. И тренер сначала вывел людей на оживленную улицу Нью-Йорка и поставил посреди проезжей части. Со всех сторон послышалась ругань, сигналы машин, проклятия. Тренер попросил людей запомнить это состояние. Участники подумали, уж не тронулся ли часом их тренер. Потом этот же тренер поднялся с ними на какую-то открытую смотровую площадку, чтобы посмотреть на тот же город сверху…
Когда мы живем в нашей горизонтальной плоскости, то видятся часто неприглядные вещи, такие, что с ума сходишь. Но когда удается увидеть сверху то же самое, то вдруг видишь не хаос линий и жизней, а узор, рисунок, упорядоченность и там уже нет этой суеты, этого смрада, этого морока, который так мешает видеть хоть что-то. Такое ощущение еще бывает высоко в горах. Когда ты стоишь такой маленький вокруг их величия…
Не знаю, зачем я это пишу, просто пишу.
2 августа 2014 года:
А теперь о хорошем! Об очень хорошем…
У меня есть друзья, лето, солнце – и все это так здорово!
1 августа. Для меня это был особенный день. Дело в том, что давно, еще зимой мне приснился сон, вернее только голос. Голос абсолютно неземной, от которого мне во сне даже стало как-то страшновато, он сказал мне: «Усталый путник, твой путь закончится в середине июля». Ну все, помру, наверное – подумала я «оптимистично». Тем не менее, сон оказался в руку, хотя я не доверяю снам. Закончился мой путь длиной в 3,5 года. Мое лечение. И всюду жизнь, и у меня от ощущения этого даже появляются силы, которых нет 🙂
Начался этот прекрасный день с того, что моя любимая преподавательница по гитаре подобрала, купила и привезла мне новую испанскую гитарку, специально для меня (мои друзья подарили мне деньги уже больше полугода назад на мой день рождения, а я никак не могла купить новую гитару). Новая гитарка прекрасна. Полностью соответствует моим запросам…
А еще, самое главное – в этот день мои друзья устроили мне настоящий второй день рождения с подарками. Вы, наверное, уже видели фотографии нашей встречи группы. По жаре до Новослободской мы доехали, конечно, ощипанные, но не побежденные :)))))
А вообще все было очень здорово. Хотя мы поговорили и о смешном, и о грустном, и о сложном. Но все это настолько интеллигентно и правильно…
9 августа 2014 года:
Мы все живем и все умираем. От рака умирают… Такая болезнь. Я мужу всегда говорю: знай, что даже если я выживу, проживу еще 90 лет, все равно в данный момент я умираю. Это процесс, а не итог. И главное, чтобы болезнь была не к смерти души, а остальное – как Бог даст. Любой человек живет и умирает каждый миг своей жизни, но не все про это помнят…
23 сентября 2014 года:
…Я помню свою подругу Ольгу за 1-2 месяца до смерти… Она, конечно, никогда не ныла, как я… Она молча сидела (а потом лежала) и играла в «Найди кота», когда ей было совсем худо. И, конечно, тут можно сказать, что, мол, лучше молиться… Но справедливости ради стоит заметить, что на аскетические подвиги готовы не все здоровые.
Если не было аскезы в здоровье, то болезнь вряд ли добавит сил для таких упражнений… И вот Ольга искала котов… Она тоже молилась, причащалась, но в свободное время искала котов.
Это только ведь кажется, что вот буду помирать, причащусь, в баньку схожу и того… А в жизни все длительнее и несколько иначе наших представлений.
И вот как-то Ольга прислала мне приглашение на поиск котов. И я не отказалась, хотя очень не люблю все эти сетевые игры… Но тут, при всей моей тупости, до меня дошло, ЧТО это для нее. И я играла с ней в эту игру, отправляла ей какие-то бонусы….
Когда ее не стало, я не смогла больше пользоваться «Одноклассниками», она была единственной в какой-то момент, ради кого они существовали… А я была для нее той, кому можно было рассказать что-то из своей “тайной” жизни… Я помню один наш диалог, смешной и страшный одновременно.
Я: Поздравь меня, у меня сепсис.
Она: Ооо! Дружище! А у меня некроз в малом тазу.
И вы думаете, это разговор про уныние? Нет! Это про дружбу, взаимопонимание и немного про юмор вопреки всему. Эдакий «тайный клуб».
А вообще болезнь – очень противная штука…
… Теперь что-то поменялось… Я теряю себя… Все, больше это не я… А бессильный ответ моего организма на болезнь… Я по инерции все еще двигаюсь, но вижу, что во многом это просто инерция и уже не я… Возможно, это начало того пути, когда нужно потерять себя для того, чтобы обрести в другом качестве… Но сейчас. Сейчас сложно. Слишком физическое превозмогает над всем… Остается самая малость для самых близких. И так страшно, что и это поглотит болезнь. «Да минует меня чаша сия…»
Когда я начинаю вот так жаловаться, мне говорят, что ну как же. Ты вон и с парашютом прыгаешь, и танцуешь, и то делаешь, и это…
Но… Нужно просто знать меня. Настолько знают только близкие: муж, мама, теперь вот еще лечащие врачи… Я бегу и потом сразу падаю и умираю, часто резко, без переходов. Такая уж у меня конституция…
Еще мне по жизни часто говорили, что, мол, не надо ничего объяснять, оправдываться. «Если надо объяснять, то не надо объяснять»… Но я зануда. Я замечала, что часто люди ссорятся просто потому, что не понимают мотивов поступков друг друга или говорят об одном и том же на разных языках.
И я объясняю. Или после размолвки пытаюсь докопаться до сути, понять мотивы того или иного поведения. Я не боюсь выглядеть глупой, смешной…
…Зачем я пишу? Хочу ли я жалости? Жалости, наверное, нет. Но СОпереживание и СОчувствие – для меня сейчас очень важны и во многом целительны. И просто хочется выговориться. Но бумага и ручка сами по себе никакие собеседники…
Сейчас, случается, говорят о том, что я манипулирую темой болезни и смерти. Но тут я не соглашусь. Я вообще не люблю разговоры про манипуляции. Я считаю, что говорить о ней уместно только тогда, когда человек хладнокровно (это ключевое слово) пытается добиться тех или иных результатов с использованием тем или иных методов.
Я думаю, что по-христиански – либо видеть и сопереживать боли человека, или отойти и не осуждать. Понятно, что говорить легче, чем делать, но… Для меня болезнь и смерть – это реалии моей жизни, нравится ли это мне и окружающим или нет. Я не могу не говорить об этом. Я не могу молчать. И в то же время я понимаю, что чувства близких нужно щадить. Да, есть психологи, но иногда хочется не проработки, а просто возможности высказаться, быть услышанной.
У меня всё.
4 октября 2014 года:
Друзья, давно сюда не писала, так как в плане самочувствия похвастаться нечем, не хотелось расстраиваться и расстраивать. Но сейчас придется написать. Мы не справляемся сами и очень нужна Ваша молитвенная помощь.
Ситуация такая.
С июля месяца я не лечусь. (Я поняла, что многие этого не знают, по тем вопросам, что мне задают).
Не лечусь я не потому, что меня вылечили, а потому что лечение на данном этапе очень тяжело воспринимается (ведь за это время было 13 химий, 7 операций и облучение).
Все меры типа химии могут только немного приостановить рост опухоли, но не убрать ее. А бесконечно химии делать невозможно. Мой организм уже истощен.
Поэтому я живу дома без лечения.
Конечно, есть боли, другие пугающие и болезненные симптомы, я плохо сплю, но обезболиваюсь и консультируюсь с врачом 1-го московского хосписа (с июля я у них на учете).
В общем и целом, я очень рада, что у меня есть это время.
Ведь я не лежу в химическом тумане, а общаюсь с близкими, друзьями, осуществляю свои мечты…
Я живу, а не выживаю.
Но сейчас я пишу сюда, так как состояние закономерно ухудшается.
Очень прошу Вас – помолитесь за меня и мою семью как можете. И (кроме молитвы о соглашении) просите, пожалуйста, избавления от боли, страданий и испытаний.
Спасибо!
11 декабря 2014 года:
Тишина в природе, тишина в душе, тишина в теле.
И уже даже жаль, что я на пике болевого приступа попросила Андрея стереть мою запись про боль и отчаяние. Как будто можно что-то скрыть от Бога… Лучше будет взять свою печаль и пойти на встречу к Нему. Я иду к тебе, Господи!
31 декабря 2014 года:
29 лет… Новый год в хосписе, могла бы я подумать, что так будет… И даже здесь мои слезы спокойно можно лить только в компании Святых икон… Сколько поддержки от них чувствуется… Вчера было ощущение, что Богородица со мной плачет… Так причудливо вдруг увиделась капелька от воска на щеке. Раньше не замечала. Спасибо тебе, Мамочка! Мама всех мам.
… А люди… люди устали, им хочется праздника и позитива. Я выпала из этой системы координат, к сожалению, а может, к счастью.
Из писем:
«Знаешь, это глупо, но я иногда думаю о своих похоронах.
Хотя, с другой стороны, чем больше я думаю об этом, тем чаще вспоминаю, что где-то читала, что это последнее, что увидит человек в земной жизни. Последняя Литургия перед отпеванием. А значит, это важно!
Я не помню, что это за фильм. Но какой-то средний на самом деле, американского производства. Но там есть один момент, про который я иногда думаю… Когда главная героиня умирает (в конце фильма), её любимый и друзья делают праздник.
Вот мне так хочется, чтобы Господь, оставив Вам память обо мне, отнял печаль.
Помнишь Нарнию и Нангиялу? Их придумали люди! А то, что придумал Бог? Ты можешь себе представить?»
Из завещания:
«Если Вы читаете моё завещание, то, возможно, я уже умерла. Надеюсь, что я не сильно мучилась, а также мучила Вас перед смертью. Впрочем, как бы ни было, на всё воля Божья. Мне кажется, что это хорошая мысль – написать завещание. По крайней мере, меня она утешает и даже радует. Это как своеобразный мостик между тем, кого уже нет, и его близкими и друзьями. Самое главное! Я вас очень люблю!
Друзья! Извините, что не упоминаю Вас поименно. Господь щедр! Дал мне столько хороших и верных друзей. Спасибо Вам за Вашу помощь моральную и материальную! Поддержку и участие!..
Говорят, что человеческая душа присутствует на похоронах своего тела. Так что не печальтесь! Я рядом до времени. Может быть, где-то под потолком:) И машу Вам ручкой :)»
(Из опубликованного Катей и Андреем Ремизовыми)
Подготовила Тамара Амелина
www.pravmir.ru
Катя Ремизова. Про жизнь
Экология жизни. Люди: Кате Ремизовой было 29 лет. Четыре с половиной из них она боролась с тяжелой онкологией. Здесь некоторые ее записи. Это – про жизнь!..
Кате Ремизовой было 29 лет. Четыре с половиной из них она боролась с тяжелой онкологией.
Свои размышления о болезни, смерти, надежде, дружбе и любви она записывала в дневнике, что-то публиковала в Facebook’е.
Здесь некоторые ее записи. Это – про жизнь!
5 июня 2013 года:
…Я думаю о болезни. Но думается совсем не то, что год назад.
«Ложки не существует!» – вспоминаю я отрывок из «Матрицы», где мальчик – буддийский монах гнёт ложку взглядом. «Действительно, ведь ложки не существует!» – думается мне. И я не сошла с ума или, по крайней мере, мне так кажется.
Как просто оказывается многое, что раньше казалось нам таким недостижимым… Оказывается, легче всего быть собой. И это самое красивое, что может быть в человеке.
Оказывается, для того, чтобы быть счастливым, не нужно быть здоровым, богатым и успешным. Достаточно быть с Богом и любить.
Господи! Почему это всё так просто видится из большого окна, так легко реализуется первое время, но потом забывается в суете жизни. Ведь это так просто! «Ложки не существует!»
Мы сами и наш грех создали себе заслоны и стены. Сами бьем себя по рукам и истязаем, говорим «нельзя», считаем, что делаем всё это ради счастья других. И в итоге всех делаем несчастными. Прости, Господи! А ведь даже когда твоё тело разрывает боль, очень сложно, но можно быть счастливым, когда наша душа предстоит перед Богом каждую минуту, каждую секунду своего бытия.
Конечно, легко писать об этом, когда почти ничего не болит. И так сложно сделать шаг к Богу, когда тело пронзает боль. Но всё же в любую минуту своего бытия, даже когда мы прикованы к постели и наше тело раздирает боль и вокруг – упаси Боже, но ведь бывает и такое – нет ни сочувствия, ни участия, ни облегчения; даже в эту минуту мы свободны и делаем свой выбор сами, к Богу мы идём или от Него.
Смогу ли я объяснить кому-то? Вряд ли.
Но всё же…
Что дала мне эта болезнь?
Свободу!
17 июля 2013 года:
Напишу про дела. Пока всё как на качелях. Вверх-вниз. То тяжело, то отпускает… Борьба чувствуется во всем, в том числе в устремлениях: то планы на 90 лет вперед, то мысли о бренности бытия. Но общее настроение нормальное, радостно-уравновешенное, это ваши молитвы.
Я давно заметила, когда за меня молятся, я становлюсь спокойнее и увереннее, сама могу осилить всё молитвенное правило, при любом самочувствии, когда же справляешься одна, сил хватает на 2-3 молитвы…
14 октября 2013 года:
…Осенью и так силы тают, а последние два года осень стала для меня реальной проблемой. Усталость, пониженный тонус, сложное настроение… Но чем больше туч, тем ярче видится через них луч солнца, поэтому очень красочно на общем фоне выглядят моменты неподдельной радости. Например, мы с Андреем и Захаром открыли велосезон на больших великах… Кроме этого я хожу на занятия по гитаре, а музыка для меня просто живительна.
25 января 2014 года:
Мне очень тревожно от того, что я слаба, и грустно, что я так мало могу.
Мне очень страшно и нехорошо. Я устала, хочется плакать, ни на что нет сил, даже на дневник. Мысли «я умру?» меня мучают. Хочется плакать. Господи, помоги мне неразумной, не оставь меня. Дай мне силы и разум, дай мне смирение. Но то, о чём я попрошу Тебя честно-честно, исполни, если на то Твоя Воля, я этого очень хочу: я очень хочу быть здорова, жить долгой, счастливой и спокойной жизнью со своим мужем и сыном. Чтобы вся моя жизнь была наполнена радостью и счастьем. Я хочу родить своему мужу ещё детей. И чтобы они были здоровы, веселы и прожили долгую жизнь, как и сын, который у меня есть.
Я хочу, чтобы мой дом был обителью радости и счастья, был уютным, чтобы в нем все было хорошо. Чтобы у нас появился загородный дом, чтобы я сажала там цветы, а дети мне помогали. Чтобы у нас были кошки и собаки. Наши родители были здоровы и счастливы и радовались с нами. Это, наверное, очень много, и я знаю, Господи, что Ты можешь всё…
Сегодня всё отменилось, я ни на что не способна. Мне хочется плакать. Я чувствую Досаду на себя, Огорчение, Зависть к тем, кто может заниматься с детьми и жить спокойной жизнью. Меня пугает страх…
Я боюсь лечиться. Я в замешательстве, как жить дальше. Я в растерянности. Я сомневаюсь и не знаю, что мне стоит поменять, а что нет. Я опасаюсь, что не занимаюсь с ребенком, и у меня нет возможности готовить его в школу. Я чувствую свою Неполноценность, Апатию, Тоску, Лень, Жалость к себе, Отчаяние, Беспомощность. Скука, Безысходность, Загнанность, Усталость, Одиночество, Отверженность, Подавленность…
24 июля 2014 года:
Друзья, особенно радостного написать нечего.
Опухолевый процесс имеет такую локализацию, что сделать что-то, повышающее качество жизни, практически невозможно и есть риск смерти прямо на операционном столе. Поэтому мы вновь сыграли в игру «посмотри и зашей».
Я сейчас очень зла на эту ситуацию, но не на врачей. Их мне и впрямь жаль. Им тяжело не меньше, чем мне. Они старались и хотели сделать.
Что я планирую дальше?
Дальше я планирую жить.
Восстановлюсь после операции, сделаю химию, съезжу на море со своими любимыми. А там будет видно – продолжать ли химии или действовать как-то по-другому.
31 июля 2014 года:
В этом есть что-то… Вспоминаю эпизод какого-то неизвестного и в общем не запомнившегося мне фильма. Там был какой-то тренинг с людьми, потерявшими близких. И тренер сначала вывел людей на оживленную улицу Нью-Йорка и поставил посреди проезжей части. Со всех сторон послышалась ругань, сигналы машин, проклятия. Тренер попросил людей запомнить это состояние. Участники подумали, уж не тронулся ли часом их тренер. Потом этот же тренер поднялся с ними на какую-то открытую смотровую площадку, чтобы посмотреть на тот же город сверху…
Когда мы живем в нашей горизонтальной плоскости, то видятся часто неприглядные вещи, такие, что с ума сходишь. Но когда удается увидеть сверху то же самое, то вдруг видишь не хаос линий и жизней, а узор, рисунок, упорядоченность и там уже нет этой суеты, этого смрада, этого морока, который так мешает видеть хоть что-то. Такое ощущение еще бывает высоко в горах. Когда ты стоишь такой маленький вокруг их величия…
Не знаю, зачем я это пишу, просто пишу.
2 августа 2014 года:
А теперь о хорошем! Об очень хорошем…
У меня есть друзья, лето, солнце – и все это так здорово!
1 августа. Для меня это был особенный день. Дело в том, что давно, еще зимой мне приснился сон, вернее только голос. Голос абсолютно неземной, от которого мне во сне даже стало как-то страшновато, он сказал мне: «Усталый путник, твой путь закончится в середине июля». Ну все, помру, наверное – подумала я «оптимистично». Тем не менее, сон оказался в руку, хотя я не доверяю снам. Закончился мой путь длиной в 3,5 года. Мое лечение. И всюду жизнь, и у меня от ощущения этого даже появляются силы, которых нет.
Начался этот прекрасный день с того, что моя любимая преподавательница по гитаре подобрала, купила и привезла мне новую испанскую гитарку, специально для меня (мои друзья подарили мне деньги уже больше полугода назад на мой день рождения, а я никак не могла купить новую гитару). Новая гитарка прекрасна. Полностью соответствует моим запросам…
А еще, самое главное – в этот день мои друзья устроили мне настоящий второй день рождения с подарками. Вы, наверное, уже видели фотографии нашей встречи группы. По жаре до Новослободской мы доехали, конечно, ощипанные, но не побежденные.
А вообще все было очень здорово. Хотя мы поговорили и о смешном, и о грустном, и о сложном. Но все это настолько интеллигентно и правильно…
9 августа 2014 года:
Мы все живем и все умираем. От рака умирают… Такая болезнь. Я мужу всегда говорю: знай, что даже если я выживу, проживу еще 90 лет, все равно в данный момент я умираю. Это процесс, а не итог. И главное, чтобы болезнь была не к смерти души, а остальное – как Бог даст. Любой человек живет и умирает каждый миг своей жизни, но не все про это помнят…
23 сентября 2014 года:
…Я помню свою подругу Ольгу за 1-2 месяца до смерти… Она, конечно, никогда не ныла, как я… Она молча сидела (а потом лежала) и играла в «Найди кота», когда ей было совсем худо. И, конечно, тут можно сказать, что, мол, лучше молиться… Но справедливости ради стоит заметить, что на аскетические подвиги готовы не все здоровые.
Если не было аскезы в здоровье, то болезнь вряд ли добавит сил для таких упражнений… И вот Ольга искала котов… Она тоже молилась, причащалась, но в свободное время искала котов.
Это только ведь кажется, что вот буду помирать, причащусь, в баньку схожу и того… А в жизни все длительнее и несколько иначе наших представлений.
И вот как-то Ольга прислала мне приглашение на поиск котов. И я не отказалась, хотя очень не люблю все эти сетевые игры… Но тут, при всей моей тупости, до меня дошло, ЧТО это для нее. И я играла с ней в эту игру, отправляла ей какие-то бонусы….
Когда ее не стало, я не смогла больше пользоваться «Одноклассниками», она была единственной в какой-то момент, ради кого они существовали… А я была для нее той, кому можно было рассказать что-то из своей “тайной” жизни… Я помню один наш диалог, смешной и страшный одновременно.
Я: Поздравь меня, у меня сепсис.
Она: Ооо! Дружище! А у меня некроз в малом тазу.
И вы думаете, это разговор про уныние? Нет! Это про дружбу, взаимопонимание и немного про юмор вопреки всему. Эдакий «тайный клуб».
А вообще болезнь – очень противная штука…
… Теперь что-то поменялось… Я теряю себя… Все, больше это не я… А бессильный ответ моего организма на болезнь… Я по инерции все еще двигаюсь, но вижу, что во многом это просто инерция и уже не я… Возможно, это начало того пути, когда нужно потерять себя для того, чтобы обрести в другом качестве… Но сейчас. Сейчас сложно. Слишком физическое превозмогает над всем… Остается самая малость для самых близких. И так страшно, что и это поглотит болезнь. «Да минует меня чаша сия…»
Когда я начинаю вот так жаловаться, мне говорят, что ну как же. Ты вон и с парашютом прыгаешь, и танцуешь, и то делаешь, и это…
Но… Нужно просто знать меня. Настолько знают только близкие: муж, мама, теперь вот еще лечащие врачи… Я бегу и потом сразу падаю и умираю, часто резко, без переходов. Такая уж у меня конституция.
Еще мне по жизни часто говорили, что, мол, не надо ничего объяснять, оправдываться. «Если надо объяснять, то не надо объяснять»… Но я зануда. Я замечала, что часто люди ссорятся просто потому, что не понимают мотивов поступков друг друга или говорят об одном и том же на разных языках.
И я объясняю. Или после размолвки пытаюсь докопаться до сути, понять мотивы того или иного поведения. Я не боюсь выглядеть глупой, смешной…
…Зачем я пишу? Хочу ли я жалости? Жалости, наверное, нет. Но СОпереживание и СОчувствие – для меня сейчас очень важны и во многом целительны. И просто хочется выговориться. Но бумага и ручка сами по себе никакие собеседники…
Сейчас, случается, говорят о том, что я манипулирую темой болезни и смерти. Но тут я не соглашусь. Я вообще не люблю разговоры про манипуляции. Я считаю, что говорить о ней уместно только тогда, когда человек хладнокровно (это ключевое слово) пытается добиться тех или иных результатов с использованием тем или иных методов.
Я думаю, что по-христиански – либо видеть и сопереживать боли человека, или отойти и не осуждать. Понятно, что говорить легче, чем делать, но… Для меня болезнь и смерть – это реалии моей жизни, нравится ли это мне и окружающим или нет. Я не могу не говорить об этом. Я не могу молчать. И в то же время я понимаю, что чувства близких нужно щадить. Да, есть психологи, но иногда хочется не проработки, а просто возможности высказаться, быть услышанной.
У меня всё.
4 октября 2014 года:
Друзья, давно сюда не писала, так как в плане самочувствия похвастаться нечем, не хотелось расстраиваться и расстраивать. Но сейчас придется написать. Мы не справляемся сами и очень нужна Ваша молитвенная помощь.
Ситуация такая.
С июля месяца я не лечусь. (Я поняла, что многие этого не знают, по тем вопросам, что мне задают).
Не лечусь я не потому, что меня вылечили, а потому что лечение на данном этапе очень тяжело воспринимается (ведь за это время было 13 химий, 7 операций и облучение).
Все меры типа химии могут только немного приостановить рост опухоли, но не убрать ее. А бесконечно химии делать невозможно. Мой организм уже истощен.
Поэтому я живу дома без лечения.
Конечно, есть боли, другие пугающие и болезненные симптомы, я плохо сплю, но обезболиваюсь и консультируюсь с врачом 1-го московского хосписа (с июля я у них на учете).
В общем и целом, я очень рада, что у меня есть это время.
Ведь я не лежу в химическом тумане, а общаюсь с близкими, друзьями, осуществляю свои мечты…
Я живу, а не выживаю.
Но сейчас я пишу сюда, так как состояние закономерно ухудшается.
Очень прошу Вас – помолитесь за меня и мою семью как можете. И (кроме молитвы о соглашении) просите, пожалуйста, избавления от боли, страданий и испытаний.
Спасибо!
11 декабря 2014 года:
Тишина в природе, тишина в душе, тишина в теле.
И уже даже жаль, что я на пике болевого приступа попросила Андрея стереть мою запись про боль и отчаяние. Как будто можно что-то скрыть от Бога… Лучше будет взять свою печаль и пойти на встречу к Нему. Я иду к тебе, Господи!
31 декабря 2014 года:
29 лет… Новый год в хосписе, могла бы я подумать, что так будет… И даже здесь мои слезы спокойно можно лить только в компании Святых икон… Сколько поддержки от них чувствуется… Вчера было ощущение, что Богородица со мной плачет… Так причудливо вдруг увиделась капелька от воска на щеке. Раньше не замечала. Спасибо тебе, Мамочка! Мама всех мам.
… А люди… люди устали, им хочется праздника и позитива. Я выпала из этой системы координат, к сожалению, а может, к счастью.
Из писем:
«Знаешь, это глупо, но я иногда думаю о своих похоронах.
Хотя, с другой стороны, чем больше я думаю об этом, тем чаще вспоминаю, что где-то читала, что это последнее, что увидит человек в земной жизни. Последняя Литургия перед отпеванием. А значит, это важно!
Я не помню, что это за фильм. Но какой-то средний на самом деле, американского производства. Но там есть один момент, про который я иногда думаю… Когда главная героиня умирает (в конце фильма), её любимый и друзья делают праздник.
Вот мне так хочется, чтобы Господь, оставив Вам память обо мне, отнял печаль.
Помнишь Нарнию и Нангиялу? Их придумали люди! А то, что придумал Бог? Ты можешь себе представить?»
Из завещания:
«Если Вы читаете моё завещание, то, возможно, я уже умерла. Надеюсь, что я не сильно мучилась, а также мучила Вас перед смертью. Впрочем, как бы ни было, на всё воля Божья. Мне кажется, что это хорошая мысль – написать завещание. По крайней мере, меня она утешает и даже радует. Это как своеобразный мостик между тем, кого уже нет, и его близкими и друзьями. Самое главное! Я вас очень люблю!
Друзья! Извините, что не упоминаю Вас поименно. Господь щедр! Дал мне столько хороших и верных друзей. Спасибо Вам за Вашу помощь моральную и материальную! Поддержку и участие!..
Говорят, что человеческая душа присутствует на похоронах своего тела. Так что не печальтесь! Я рядом до времени. Может быть, где-то под потолком:) И машу Вам ручкой :)»
Из опубликованного Катей и Андреем Ремизовыми.
Подготовила Тамара Амелина
P.S. И помните, всего лишь изменяя свое сознание — мы вместе изменяем мир! © econet
Присоединяйтесь к нам в Facebook , ВКонтакте, Одноклассниках
econet.ru