Фотограф Александр Джус
Темная туша самолета-бомбардировщика всей массой давит на бетонные плиты аэродрома. Кажется, те должны спружинить, а затем выбросить эту громаду-крепость в небо. Но ничего не происходит. Мы приближаемся к снимку и видим: перед нами вовсе не железная птица, а масса людей. Фуражки на них, кокарды на фуражках. Сосредоточенность и собранность на лицах. Необычный строй, в котором «летуны»: пилоты, штурманы, бортрадисты — те, «кто учит летать самолеты, кто учит их страх побеждать…». И только те, чья работа проходит вся в воздухе. Это военные летчики, а их работа — всегда преодоление… Такой вот коллективный портрет. «Авиация — это люди» — называет свою фотографию автор, вкладывая сакральный смысл в снимок-символ.
Текст: Лев ШЕРСТЕННИКОВ; Фото: Александр ДЖУС
Александр Джус
Когда я увидел фотографию на обложке журнала, то стал искать имя автора. Кто, предъявив этот единственный снимок, смог сразу ввести свое имя в ряд тех, которые уже не забыть? Запомнить краткое, как формула, словосочетание — Александр Джус — не составляло труда. Не важно даже, хорош был снимок или нет, какие смыслы вкладывал в него автор и достиг ли он цели. Я понимал, что стоит за созданием снимка. Это прежде всего фанатичная упертость. Сколько было нужно убедить серьезных и не склонных к творческим иллюзиям людей, что намерение фотографа не блажь, не художественная паранойя, а серьезное стремление увековечить достойных людей достойным образом?
Такой снимок не мог появиться у человека случайного в фотографии и в авиации. И я не ошибся. В дальнейшем я узнал, что для реализации «идеи» фоторепортеру потребовалось насколько лет и 4 попытки. Это только для создания этого конкретного снимка. А сколько времени и усилий было затрачено, чтоб стать «летающим» репортером, да и фотографом вообще? Что ж, заглянем в годы, предшествующие возникновению знаковой фотографии.
— Родился я в Хабаровске, в семье военнослужащего. Мой отец Михаил Тимофеевич служил в полку связи штаба армии авиации, был капитаном.
— Капитан Джус. Звучит романтично. Веет чем-то от Грина и Жюля Верна. От каких заморских берегов приплыло это имя?
— Я сам доискивался истоков своего рода. Узнал не слишком много. Когда-то на Украине было целое село Джусов. Бывают села, в которых все семьи носят две-три, а то и одну фамилию. В голодные двадцатые годы почти все село двинулось на восток, в К азахстан. А кто-то добрался и до Забайкалья. Тимофей Джус, дед, ушел работать на прииски. Подробностей не знаю, но назад он так и не вернулся.
У Александра было намерение поддержать мечту отца о военной карьере сына. Продолжатель — это всегда отцу приятно. Правда, сын мечтал не об эмблеме связиста на погоне, а о летном комбинезоне. И непременно истребителя. Это что-то настоящее и большое. На это можно и всю жизнь положить. Но… Сочетание этих двух букв часто меняет наши намерения, а бывает, и всю жизнь. В старших классах у подростка обнаружилась небольшая близорукость. Призыв в армию. Служить можешь, летать — нет. Срочная служба. Связист, как и отец. Выходит, не только произнесенное слово, но и невысказанные желания (отца) — не пустой звук в пространстве.
— Отец, конечно, хотел, чтоб я продолжал его дело, увлекся бы радиолюбительством, но не упорствовал. А мы выбираем свои дороги.
На десятилетие папа подарил сыну фотоаппарат. Это была «Смена-2». «У-у-у!..» — только и мог произнести теперь уже мастер фотографии, перебравший, по моим предположениям, половину, если не все из существующих и существовавших фотоаппаратов. «У-у-у» могло означать «круто» по отношению к камере и тем временам. Аппарат и сам процесс сотворения снимков настолько пришлись по душе мальчику, что начало своей карьеры он и пометил этой датой.
Но армия — штука серьезная. Связист Джус-младший попал служить в ракетные войска. Там не только за наличие фотоаппарата (я уж не говорю о применении), а за произнесение слова «фотография» могли на тебя убедительно и строго посмотреть. Ракетный щит должен быть сам защищен от любой утечки информации о нем, а уж фотографической — тем более. На парадах мы, правда, видели, как тягачи тащат за собой что-то очень большое и грозное. Ну, и довольно об этом…
Еще в Кургане Саша ходил в школу рабкоров, что была при газете «Советское Зауралье». Но там учили писать, а не снимать. Это было неинтересно. Демобилизовавшись, парень отправился в местную фотостудию, поскольку газетам Читы, а их было три — партийная, комсомольская и военная окружная, услуги молодого энтузиаста не требовались. Бытовое ателье было интересно уже тем, что здесь снимали на цвет. В начале 70-х, когда все это происходило, освоение цветной фотографии для столичных фотографов было давно пройденным этапом. Снимали вовсю не только на негатив, но и на диапозитивную пленку — «слайд».
Но вернемся к читинской бытовой студии. Там были осветительные приборы, то есть возможность поучиться работать со светом, а еще камера — громадный ящик на колесиках. С ней нужно было провести множество манипуляций, чтоб наконец «вылетела птичка». И как ни странно, молодому фотографу это нравилось. Потом он как-то подсчитал: чтоб сделать снимок работая «Лингофом» — широкоформатной камерой со съемным матовым стеклом, нужно произвести 17 операций. Пока ты возишься с камерой, клиент ненавязчиво входит в роль.
Кого? Самого себя! Успокаивается, уравновешивается, собирается внутренне. На него никто не давит: фотограф занят чем-то своим. Здорово! «Мне важно, чтобы человек оставался самим собой.» А что это? «Был период, когда мы навязывали клиенту свое видение: ты должен быть таким, и никаким другим.»
Конечно, кроме «ящика», Джус не забывал и про «коробочки». Их много перебывало в его руках: и «Киевы», и разного рода «Любители» — шахтные двухобъективные камеры, и стереокамеры, и какие-то совсем уж экзотические, узкоспециализированные камеры — «Ленинград» с пружинным заводом на 10–12 кадров протяжки. Как-то я увидел толстую книгу «Советские фотоаппараты». Судя по толщине фолианта, описывалось много сотен камер. А в практику, даже малую, едва ли вошло десяток-другой. Сколько из них были знакомы Джусу, не скажу, но что к подбору «инструмента» он всю жизнь будет подходить очень уж серье зно и ответственно, меня удивляет и сейчас.
В редакциях местных газет, в которые Александр заглядывал, а иногда и пе чатался, в акантных мест не было. А желание вырваться из-под крыши ателье на волю росло. И тут повело: из окружной газеты уходил фотограф. Джусу предложили занять место фотокорреспондента газеты «На боевом посту» Забайкальского военного округа. Округ на восток простирался от Иркутска до Благовещенска, а с севера на юг — от Ледовитого океана до южных границ Монголии. Территория широкая, а специализация — узкая.
Армия — это дисциплина и устав. Ходить строем, думать по уставу. Складывалось впечатление, что вся съемка для военной газеты — это сплошное иллюстрирование устава — как положено, а не так, как оно есть на самом деле.
— В округе была воздушная армия, но разрешалось снимать по разным соображениям только в одном полку. Я как-то снимал награждение парашютистов, которое проводил заместитель командующего 23-й воздушной армией генерал-майор Игорь Михайлович Дмитриев. Дмитриев был членом военного совета округа. Улучив момент, обратился к генералу: так, мол, и так, хочу летать. Понятно, как фотокорреспондент. Он улыбнулся: попозже поговорим. И такое разрешение от него получил, хотя, как я понимаю, Дмитриев шел на небольшое отступление от правил. Законное разрешение на мои полеты мог дать только главком авиации…
Чтобы взяли репортера в воздух, ему потребовалось изучить первоначальные навыки управления самолетом и попрактиковаться на тренажерах. Нужно было уметь и собой «распорядиться» при случае — если потребуется, например, срочно катапультироваться. Кроме этого нужно было совершить два зачетных прыжка с парашютом. Но на это летуны махнули рукой: «Иди, так запишем».
И вот первый вылет на учебно-боевом самолете — спарке. Какие это вызывает чувства у обычного репортера — не знаю, не испытывал, но для Джуса это могло приравниваться к крещению: материализовалась его мечта летать. Первый вылет состоялся на аэродроме Укурей, в сумерках, при минимуме погоды. Боевой летчик шел к такому самостоятельному полету 5–6 лет.
— Мне хотелось снять истребитель МиГ-25 на закате, на высоте 9 тысяч метров. Выруливаем на полосу. Взлет. Перед нами идет машина, которую будем фотографировать. Высота 1200 метров. Команда снизу: «Разрешаю разворот». И вот тут начинается. Крен у истребителя создается очень быстро. Поворот ручки — и ты уже на боку. Первая мысль — выпаду. А куда? Фонарь, ты пристегнут. Руководитель полетов дает разрешение набора 9000. Это тоже просто: ручку на себя, форсаж. От того, что все происходит быстро и резко, страшновато. Набрали высоту, пристроились к ведущему. Снял его в горизонтальном полете — скучно. «А давай его снимем на вираже!» — «Давай!» На земле самолет курица курицей, а на контровом солнышке — ракета! Отсняли. Топлива остается чуть-чуть. Спуск. Резкий. Чем ниже, тем чернее и чернее. Полосу увидели примерно на двухстах метрах. Сели…
— А сам ты мог управлять самолетом? Скоростным, боевым?!.
— Я просто обязан был уметь, иначе бы не попал на борт.
— И управлял?
— Немного. Подводил, например, самолет к посадке. Но саму посадку осуществлял, конечно, не я…
На одном из учений главком и фоторепортер оказались в зоне прямой видимости. Простодушный Джус, ничтоже сумняшеся, обратился к маршалу как к доброму знакомому, по имени-отчеству: «Павел Степанович…». Тот ответил тоже по родственному: «Давай не сейчас, зайдешь как-нибудь ко мне в кабинет». Большие люди — они ведь радушные и… «наивные». На то, чтоб попасть в кабинет к заместителю министра обороны, главкому авиации маршалу Кутахову, у Джуса ушел год. При том, что он изловчался не хуже, чем при съемке полетов.
Как-то Карл Маркс обмолвился: «Идея становится материальной силой, когда она овладевает массами». Не думаю, что это соображение Джус держал в голове, когда в его «массу» вошла идея построить самолет из людей. Тоже — идея! Чушь какая-то. Офтальмологов, может, тоже выстроить в форме глаза, а овощеводов — в виде редиски?.. Художникам куда как проще, но фотографу, чтобы осуществить бредовую идею, нужно «обломать» кучу людей, заставить их поверить в нее так же, как веришь и сам. Словом, идея должна овладеть массами (хотя бы в том объеме, которые необходимы для снимка). Идея Джуса вываривалась в течение нескольких лет, и осуществлена была только с четвертой попытки.
— Мне хотелось фотографически выразить мысль, что авиация — это прежде всего люди. Решил показать этих людей в необычном строю — в виде самолета. Первая попытка была в Кубинке в 1985 году. Подогнали МиГ-29, очертили по контуру. Пригласили летный состав — мне хотелось, чтоб на фотографии были только те, чья работа проходит полностью в воздухе. Это пилоты, штурманы, бортрадисты. Но людей хватило, чтоб только очертить контур. 1986-й год был для меня провальным.
Выруливал на взлет вертолет. Чтоб его пропустить, я отошел к краю полосы, не заметив заметенного льда. Поскользнулся и, спасая камеры, упал так неловко, что порвал на ноге связки. Пока лечился, о полетах не могло быть и речи. Но как только я вернулся «в строй», предпринял новую попытку построить свой «самолет».
Это было близ Иркутска, в Белой. Там стоял полк дальней авиации Ту-22. Людей не хватило снова. Попробовал в Семипалатинске, где базировалась двухполковая дивизия, — мало народу. Как-то по совершенно иным делам прилетел в Узин — на Украине, под Белой Церковью. Там базировалась уже трехполковая дивизия. «Давайте попробуем?», — попросил я. Мне пошли навстречу. Снова выкатили самолет, Ту-95, очертили контур, построили ребят, я сделал снимок. В ту командировку не взял с собой широкой камеры, пришлось обходиться узкой… На снимке только те, кто летает. Поставь я и нелетающих, наземное обслуживание, для снимка это бы никакого значения не имело. Но мне было бы неловко перед летчиками…
Такая щепетильность ставит меня в тупик. Оправдана ли она — сепарация, да и нужна ли вообще со всех точек зрения? Но для Джуса такой вопрос и не стоит.
Исключителен ли случай этой съемки? Отчасти — да. Далеко не каждому приходит в голову убежденность, что надо придумать, а потом сотворить нечто, не существующее в реальности. Разве не достаточно того, что предлагает сама жизнь, — обстоятельства, разворачивающиеся сами собой? Вполне.
Но у всех моих героев, этой и предыдущих книг, занявших в фотографии заметные места, есть одна общая черта, которую можно обрисовать как неуемность, упорство, неудовлетворенность уже совершенным, стремлением вырваться за пределы привычного, фантазировать, а в результате найти, хоть и неосознанно, свое собственное место на планете Фотографии. А в основе всего лежит одно — радость, получаемая от процесса творить, выдумывать, искать. Найти образ, метафору в фотографии, которая еще не употреблялась. «Самолет» Джуса тяготеет к тому ряду метафор, в котором стоят «Чайковский» Дмитрия Бальтерманца, его же «Горе» и «Поединок» Всеволода Тарасевича…
Джус, отсняв в военной авиации то, что ему и было интересно, пришел к выводу: если чего-то очень захочешь — добиться можно. Теперь ему захотелось увидеть Москву с птичьего полета.
Столицу с воздуха снимали нечасто. Получить такое разрешение было делом хлопотным, да и почти всегда разовым — на полет-другой. Репортеров пять или шесть показывали столицу сверху. Запомнил Рахманова с его «ночной галактикой», Стешанов снимал Кремль для «Известий» во времена всемогущего Аджубея. Песков, когда готовил 50 портретов Родины с высоты птичьего полета. И вот Джус.
Саша демонстрировал мне уникальный альбом: Москва — и все только сверху. Вот Кремль, его треугольник, вписанный в узнаваемые очертания центра, а вот и вся Москва в одном кадре. С высоты два километра «рыбий глаз» объемлет ее всю. «Планета Москва». Похоже. «Рыбий глаз» настолько кривит горизонт, то, что ни сними, — все становится «планетой». Забавно: вся Москва поместилась в одном кадре. Выходит, не такая уж она и бескрайняя.
Получить разрешение на длительную съемку Москвы с воздуха помогала Книжная палата: она собиралась и издать альбом. Сначала нужно было получить разрешение военного отдела ЦК (шел 1988 год, без воли ЦК ничего не случалось). Потом нужно было получить одобрение Рыжкова — председателя Совета Министров СССР. После этого — согласия Генштаба, КГБ, МВД. Согласования требовали и времени, и упорства. Но этим Джуса, захваченного идеей, было не смутить.
Александр и его жена Вера объездили много стран, Путешествовали по Китаю, Таиланду, Черногории… И возвращались не без фотографических трофеев. Но главной темой оставалась Россия — ее просторы с птичьего полета, ее деревушки, храмы, тонущие в туманах и прихорашивающиеся снегами… Утро, солнце едва подпаливает горизонт, зябко, но здорово!.. Ты, может, единственный на свете, кто видит эту сказку. Джус нечасто отпускает снимок на волю прямо из фотоаппарата. Можно, если хочется, усилить цвета, можно, если требуется, подпустить туману, можно многое, если тебе известен фотографический арсенал — от фильтров до «Фотошопа». А он не только известен фотографу, но и всесторонне «ощупан». Джус, случается, «ломает» снимок так, чтоб он влез в какой-то из пришедших в голову «стилей».
Александр много снимал «звезд». Ну, а кто их не снимал? Как не снимать, если 99% журналов забиты только гламуром? Кормиться же надо. Обычно снимают звезд так: наряжают в чужие шмотки, приводят в чужие стены (салон, бутик, ателье), просят улыбаться, чтоб видно было побольше красивых белых зубов (если не слишком белые — подбелим в «Фотошопе»). Главное — чтоб эта звезда как можно больше походила на всех уже «напечатанных»: журналы делаются по строгим лекалам, и отходить от правил не положено. Ну вот и действуй так! Так и действуем. Мы, но не Джус! Ему все надо наособицу. Ему надо звезду «индивидуализировать». Означает ли это, что ему непременно хочется определить характер этого человека? Не уверен. Вероятно, в голове у фотографа возникают некие образы, — нечто вроде ролей, которые герой репортажа долж ен сыграть.
Илзе Лиепа. Балерина, драматическая актриса, наконец, красивая женщина, наделенная от природы яркой индивидуальностью. Вероятно, репортер снимал ее периодически, на протяжении значительного времени. И актриса, видя рез ультат, охотно готовилась к следующей съемке, а это — к одному-двум кадрам. Каждый раз новый костюм, новая обстановка, новый замысел…
— Саша не читает плохих книг, — произносит Вера (вероятно, имеются в виду бесполезные, легкая беллетристика — детективы, «дамские» романы). — На его столике можно увидеть и томик Монтеня…
Не стоит строить мостик между Монтенем и фотографией. Я не верю часто даваемым «бесплатным советам»: будешь слушать музыку, будешь увлекаться поэзией — и тогда… Да ничего тогда не произойдет! Все дело в личности. А из каких кирпичиков она складывается — спросите у Бога.
Вернемся к Джусу, к фотографии. Она у него обильна и разнообразна не только п о тематике, по географии, по интересам и увлечениям, но и по множеству приемов, стилей работы над изображением и с самим изображением. В ней можно найти все, что было и до и после «великой технической революции». А разве это плохо? Однако трудно объять необъятное. «Ненасытность» Джуса в том, что он стремится все перепробовать, все постичь, все довести до возможного совершенства. Его «воздушные» кадры про авиацию — та же игра и праздник цвета (хотя здесь цвет по его значимости для снимка может стоять на … надцатом месте).
Джус ни от чего не отказывается. Два кадра совместить, пять — пожалуйста. Сма зать изображение тем или иным способом: вспышка плюс длительная выдержка или просто большая выдержка на движении камеры или объекта, «дернуть» трансфокаторм — не вопрос. Ловить забавные тени, снимать сквозь «плачущие» стекла или просто «в лоб», без затей — и это ко двору. И каждый прием приносит свои плоды. Но особое удовлетворение и удивление — знает каждый снимающий — приносит снимок, в котором выдумка если и была, то растворяется. И ты воспринимаешь происходящее на снимке просто как кусок жизни, но той жизни, которую ты не способен был сымитировать ни тогда, ни потом. И эти снимки ложатся камешком в стены того фотографического дома, который ты непроизвольно выстраиваешь сам для себя.
btest.ru
Фотограф Александр Джус
Темная туша самолета-бомбардировщика всей массой давит на бетонные плиты аэродрома. Кажется, те должны спружинить, а затем выбросить эту громаду-крепость в небо. Но ничего не происходит. Мы приближаемся к снимку и видим: перед нами вовсе не железная птица, а масса людей. Фуражки на них, кокарды на фуражках. Сосредоточенность и собранность на лицах. Необычный строй, в котором «летуны»: пилоты, штурманы, бортрадисты — те, «кто учит летать самолеты, кто учит их страх побеждать…». И только те, чья работа проходит вся в воздухе. Это военные летчики, а их работа — всегда преодоление… Такой вот коллективный портрет. «Авиация — это люди» — называет свою фотографию автор, вкладывая сакральный смысл в снимок-символ.
Текст: Лев ШЕРСТЕННИКОВ; Фото: Александр ДЖУС
Фотограф Александр Джус
Когда я увидел фотографию на обложке журнала, то стал искать имя автора. Кто, предъявив этот единственный снимок, смог сразу ввести свое имя в ряд тех, которые уже не забыть? Запомнить краткое, как формула, словосочетание — Александр Джус — не составляло труда. Не важно даже, хорош был снимок или нет, какие смыслы вкладывал в него автор и достиг ли он цели. Я понимал, что стоит за созданием снимка. Это прежде всего фанатичная упертость. Сколько было нужно убедить серьезных и не склонных к творческим иллюзиям людей, что намерение фотографа не блажь, не художественная паранойя, а серьезное стремление увековечить достойных людей достойным образом?
Такой снимок не мог появиться у человека случайного в фотографии и в авиации. И я не ошибся. В дальнейшем я узнал, что для реализации «идеи» фоторепортеру потребовалось насколько лет и 4 попытки. Это только для создания этого конкретного снимка. А сколько времени и усилий было затрачено, чтоб стать «летающим» репортером, да и фотографом вообще? Что ж, заглянем в годы, предшествующие возникновению знаковой фотографии.
— Родился я в Хабаровске, в семье военнослужащего. Мой отец Михаил Тимофеевич служил в полку связи штаба армии авиации, был капитаном.
— Капитан Джус. Звучит романтично. Веет чем-то от Грина и Жюля Верна. От каких заморских берегов приплыло это имя?
— Я сам доискивался истоков своего рода. Узнал не слишком много. Когда-то на Украине было целое село Джусов. Бывают села, в которых все семьи носят две-три, а то и одну фамилию. В голодные двадцатые годы почти все село двинулось на восток, в К азахстан. А кто-то добрался и до Забайкалья. Тимофей Джус, дед, ушел работать на прииски. Подробностей не знаю, но назад он так и не вернулся.
У Александра было намерение поддержать мечту отца о военной карьере сына. Продолжатель — это всегда отцу приятно. Правда, сын мечтал не об эмблеме связиста на погоне, а о летном комбинезоне. И непременно истребителя. Это что-то настоящее и большое. На это можно и всю жизнь положить. Но… Сочетание этих двух букв часто меняет наши намерения, а бывает, и всю жизнь. В старших классах у подростка обнаружилась небольшая близорукость. Призыв в армию. Служить можешь, летать — нет. Срочная служба. Связист, как и отец. Выходит, не только произнесенное слово, но и невысказанные желания (отца) — не пустой звук в пространстве.
— Отец, конечно, хотел, чтоб я продолжал его дело, увлекся бы радиолюбительством, но не упорствовал. А мы выбираем свои дороги.
На десятилетие папа подарил сыну фотоаппарат. Это была «Смена-2». «У-у-у!..» — только и мог произнести теперь уже мастер фотографии, перебравший, по моим предположениям, половину, если не все из существующих и существовавших фотоаппаратов. «У-у-у» могло означать «круто» по отношению к камере и тем временам. Аппарат и сам процесс сотворения снимков настолько пришлись по душе мальчику, что начало своей карьеры он и пометил этой датой.
Но армия — штука серьезная. Связист Джус-младший попал служить в ракетные войска. Там не только за наличие фотоаппарата (я уж не говорю о применении), а за произнесение слова «фотография» могли на тебя убедительно и строго посмотреть. Ракетный щит должен быть сам защищен от любой утечки информации о нем, а уж фотографической — тем более. На парадах мы, правда, видели, как тягачи тащат за собой что-то очень большое и грозное. Ну, и довольно об этом…
Еще в Кургане Саша ходил в школу рабкоров, что была при газете «Советское Зауралье». Но там учили писать, а не снимать. Это было неинтересно. Демобилизовавшись, парень отправился в местную фотостудию, поскольку газетам Читы, а их было три — партийная, комсомольская и военная окружная, услуги молодого энтузиаста не требовались. Бытовое ателье было интересно уже тем, что здесь снимали на цвет. В начале 70-х, когда все это происходило, освоение цветной фотографии для столичных фотографов было давно пройденным этапом. Снимали вовсю не только на негатив, но и на диапозитивную пленку — «слайд».
Но вернемся к читинской бытовой студии. Там были осветительные приборы, то есть возможность поучиться работать со светом, а еще камера — громадный ящик на колесиках. С ней нужно было провести множество манипуляций, чтоб наконец «вылетела птичка». И как ни странно, молодому фотографу это нравилось. Потом он как-то подсчитал: чтоб сделать снимок работая «Лингофом» — широкоформатной камерой со съемным матовым стеклом, нужно произвести 17 операций. Пока ты возишься с камерой, клиент ненавязчиво входит в роль.
Кого? Самого себя! Успокаивается, уравновешивается, собирается внутренне. На него никто не давит: фотограф занят чем-то своим. Здорово! «Мне важно, чтобы человек оставался самим собой.» А что это? «Был период, когда мы навязывали клиенту свое видение: ты должен быть таким, и никаким другим.»
Конечно, кроме «ящика», Джус не забывал и про «коробочки». Их много перебывало в его руках: и «Киевы», и разного рода «Любители» — шахтные двухобъективные камеры, и стереокамеры, и какие-то совсем уж экзотические, узкоспециализированные камеры — «Ленинград» с пружинным заводом на 10–12 кадров протяжки. Как-то я увидел толстую книгу «Советские фотоаппараты». Судя по толщине фолианта, описывалось много сотен камер. А в практику, даже малую, едва ли вошло десяток-другой. Сколько из них были знакомы Джусу, не скажу, но что к подбору «инструмента» он всю жизнь будет подходить очень уж серье зно и ответственно, меня удивляет и сейчас.
В редакциях местных газет, в которые Александр заглядывал, а иногда и пе чатался, в акантных мест не было. А желание вырваться из-под крыши ателье на волю росло. И тут повело: из окружной газеты уходил фотограф. Джусу предложили занять место фотокорреспондента газеты «На боевом посту» Забайкальского военного округа. Округ на восток простирался от Иркутска до Благовещенска, а с севера на юг — от Ледовитого океана до южных границ Монголии. Территория широкая, а специализация — узкая.
Армия — это дисциплина и устав. Ходить строем, думать по уставу. Складывалось впечатление, что вся съемка для военной газеты — это сплошное иллюстрирование устава — как положено, а не так, как оно есть на самом деле.
— В округе была воздушная армия, но разрешалось снимать по разным соображениям только в одном полку. Я как-то снимал награждение парашютистов, которое проводил заместитель командующего 23-й воздушной армией генерал-майор Игорь Михайлович Дмитриев. Дмитриев был членом военного совета округа. Улучив момент, обратился к генералу: так, мол, и так, хочу летать. Понятно, как фотокорреспондент. Он улыбнулся: попозже поговорим. И такое разрешение от него получил, хотя, как я понимаю, Дмитриев шел на небольшое отступление от правил. Законное разрешение на мои полеты мог дать только главком авиации…
Чтобы взяли репортера в воздух, ему потребовалось изучить первоначальные навыки управления самолетом и попрактиковаться на тренажерах. Нужно было уметь и собой «распорядиться» при случае — если потребуется, например, срочно катапультироваться. Кроме этого нужно было совершить два зачетных прыжка с парашютом. Но на это летуны махнули рукой: «Иди, так запишем».
И вот первый вылет на учебно-боевом самолете — спарке. Какие это вызывает чувства у обычного репортера — не знаю, не испытывал, но для Джуса это могло приравниваться к крещению: материализовалась его мечта летать. Первый вылет состоялся на аэродроме Укурей, в сумерках, при минимуме погоды. Боевой летчик шел к такому самостоятельному полету 5–6 лет.
— Мне хотелось снять истребитель МиГ-25 на закате, на высоте 9 тысяч метров. Выруливаем на полосу. Взлет. Перед нами идет машина, которую будем фотографировать. Высота 1200 метров. Команда снизу: «Разрешаю разворот». И вот тут начинается. Крен у истребителя создается очень быстро. Поворот ручки — и ты уже на боку. Первая мысль — выпаду. А куда? Фонарь, ты пристегнут. Руководитель полетов дает разрешение набора 9000. Это тоже просто: ручку на себя, форсаж. От того, что все происходит быстро и резко, страшновато. Набрали высоту, пристроились к ведущему. Снял его в горизонтальном полете — скучно. «А давай его снимем на вираже!» — «Давай!» На земле самолет курица курицей, а на контровом солнышке — ракета! Отсняли. Топлива остается чуть-чуть. Спуск. Резкий. Чем ниже, тем чернее и чернее. Полосу увидели примерно на двухстах метрах. Сели…
— А сам ты мог управлять самолетом? Скоростным, боевым?!.
— Я просто обязан был уметь, иначе бы не попал на борт.
— И управлял?
— Немного. Подводил, например, самолет к посадке. Но саму посадку осуществлял, конечно, не я…
На одном из учений главком и фоторепортер оказались в зоне прямой видимости. Простодушный Джус, ничтоже сумняшеся, обратился к маршалу как к доброму знакомому, по имени-отчеству: «Павел Степанович…». Тот ответил тоже по родственному: «Давай не сейчас, зайдешь как-нибудь ко мне в кабинет». Большие люди — они ведь радушные и… «наивные». На то, чтоб попасть в кабинет к заместителю министра обороны, главкому авиации маршалу Кутахову, у Джуса ушел год. При том, что он изловчался не хуже, чем при съемке полетов.
Как-то Карл Маркс обмолвился: «Идея становится материальной силой, когда она овладевает массами». Не думаю, что это соображение Джус держал в голове, когда в его «массу» вошла идея построить самолет из людей. Тоже — идея! Чушь какая-то. Офтальмологов, может, тоже выстроить в форме глаза, а овощеводов — в виде редиски?.. Художникам куда как проще, но фотографу, чтобы осуществить бредовую идею, нужно «обломать» кучу людей, заставить их поверить в нее так же, как веришь и сам. Словом, идея должна овладеть массами (хотя бы в том объеме, которые необходимы для снимка). Идея Джуса вываривалась в течение нескольких лет, и осуществлена была только с четвертой попытки.
— Мне хотелось фотографически выразить мысль, что авиация — это прежде всего люди. Решил показать этих людей в необычном строю — в виде самолета. Первая попытка была в Кубинке в 1985 году. Подогнали МиГ-29, очертили по контуру. Пригласили летный состав — мне хотелось, чтоб на фотографии были только те, чья работа проходит полностью в воздухе. Это пилоты, штурманы, бортрадисты. Но людей хватило, чтоб только очертить контур. 1986-й год был для меня провальным.
Выруливал на взлет вертолет. Чтоб его пропустить, я отошел к краю полосы, не заметив заметенного льда. Поскользнулся и, спасая камеры, упал так неловко, что порвал на ноге связки. Пока лечился, о полетах не могло быть и речи. Но как только я вернулся «в строй», предпринял новую попытку построить свой «самолет».
Это было близ Иркутска, в Белой. Там стоял полк дальней авиации Ту-22. Людей не хватило снова. Попробовал в Семипалатинске, где базировалась двухполковая дивизия, — мало народу. Как-то по совершенно иным делам прилетел в Узин — на Украине, под Белой Церковью. Там базировалась уже трехполковая дивизия. «Давайте попробуем?», — попросил я. Мне пошли навстречу. Снова выкатили самолет, Ту-95, очертили контур, построили ребят, я сделал снимок. В ту командировку не взял с собой широкой камеры, пришлось обходиться узкой… На снимке только те, кто летает. Поставь я и нелетающих, наземное обслуживание, для снимка это бы никакого значения не имело. Но мне было бы неловко перед летчиками…
Такая щепетильность ставит меня в тупик. Оправдана ли она — сепарация, да и нужна ли вообще со всех точек зрения? Но для Джуса такой вопрос и не стоит.
Исключителен ли случай этой съемки? Отчасти — да. Далеко не каждому приходит в голову убежденность, что надо придумать, а потом сотворить нечто, не существующее в реальности. Разве не достаточно того, что предлагает сама жизнь, — обстоятельства, разворачивающиеся сами собой? Вполне.
Но у всех моих героев, этой и предыдущих книг, занявших в фотографии заметные места, есть одна общая черта, которую можно обрисовать как неуемность, упорство, неудовлетворенность уже совершенным, стремлением вырваться за пределы привычного, фантазировать, а в результате найти, хоть и неосознанно, свое собственное место на планете Фотографии. А в основе всего лежит одно — радость, получаемая от процесса творить, выдумывать, искать. Найти образ, метафору в фотографии, которая еще не употреблялась. «Самолет» Джуса тяготеет к тому ряду метафор, в котором стоят «Чайковский» Дмитрия Бальтерманца, его же «Горе» и «Поединок» Всеволода Тарасевича…
Джус, отсняв в военной авиации то, что ему и было интересно, пришел к выводу: если чего-то очень захочешь — добиться можно. Теперь ему захотелось увидеть Москву с птичьего полета.
Столицу с воздуха снимали нечасто. Получить такое разрешение было делом хлопотным, да и почти всегда разовым — на полет-другой. Репортеров пять или шесть показывали столицу сверху. Запомнил Рахманова с его «ночной галактикой», Стешанов снимал Кремль для «Известий» во времена всемогущего Аджубея. Песков, когда готовил 50 портретов Родины с высоты птичьего полета. И вот Джус.
Саша демонстрировал мне уникальный альбом: Москва — и все только сверху. Вот Кремль, его треугольник, вписанный в узнаваемые очертания центра, а вот и вся Москва в одном кадре. С высоты два километра «рыбий глаз» объемлет ее всю. «Планета Москва». Похоже. «Рыбий глаз» настолько кривит горизонт, то, что ни сними, — все становится «планетой». Забавно: вся Москва поместилась в одном кадре. Выходит, не такая уж она и бескрайняя.
Получить разрешение на длительную съемку Москвы с воздуха помогала Книжная палата: она собиралась и издать альбом. Сначала нужно было получить разрешение военного отдела ЦК (шел 1988 год, без воли ЦК ничего не случалось). Потом нужно было получить одобрение Рыжкова — председателя Совета Министров СССР. После этого — согласия Генштаба, КГБ, МВД. Согласования требовали и времени, и упорства. Но этим Джуса, захваченного идеей, было не смутить.
Александр и его жена Вера объездили много стран, Путешествовали по Китаю, Таиланду, Черногории… И возвращались не без фотографических трофеев. Но главной темой оставалась Россия — ее просторы с птичьего полета, ее деревушки, храмы, тонущие в туманах и прихорашивающиеся снегами… Утро, солнце едва подпаливает горизонт, зябко, но здорово!.. Ты, может, единственный на свете, кто видит эту сказку. Джус нечасто отпускает снимок на волю прямо из фотоаппарата. Можно, если хочется, усилить цвета, можно, если требуется, подпустить туману, можно многое, если тебе известен фотографический арсенал — от фильтров до «Фотошопа». А он не только известен фотографу, но и всесторонне «ощупан». Джус, случается, «ломает» снимок так, чтоб он влез в какой-то из пришедших в голову «стилей».
Александр много снимал «звезд». Ну, а кто их не снимал? Как не снимать, если 99% журналов забиты только гламуром? Кормиться же надо. Обычно снимают звезд так: наряжают в чужие шмотки, приводят в чужие стены (салон, бутик, ателье), просят улыбаться, чтоб видно было побольше красивых белых зубов (если не слишком белые — подбелим в «Фотошопе»). Главное — чтоб эта звезда как можно больше походила на всех уже «напечатанных»: журналы делаются по строгим лекалам, и отходить от правил не положено. Ну вот и действуй так! Так и действуем. Мы, но не Джус! Ему все надо наособицу. Ему надо звезду «индивидуализировать». Означает ли это, что ему непременно хочется определить характер этого человека? Не уверен. Вероятно, в голове у фотографа возникают некие образы, — нечто вроде ролей, которые герой репортажа долж ен сыграть.
Илзе Лиепа. Балерина, драматическая актриса, наконец, красивая женщина, наделенная от природы яркой индивидуальностью. Вероятно, репортер снимал ее периодически, на протяжении значительного времени. И актриса, видя рез ультат, охотно готовилась к следующей съемке, а это — к одному-двум кадрам. Каждый раз новый костюм, новая обстановка, новый замысел…
— Саша не читает плохих книг, — произносит Вера (вероятно, имеются в виду бесполезные, легкая беллетристика — детективы, «дамские» романы). — На его столике можно увидеть и томик Монтеня…
Не стоит строить мостик между Монтенем и фотографией. Я не верю часто даваемым «бесплатным советам»: будешь слушать музыку, будешь увлекаться поэзией — и тогда… Да ничего тогда не произойдет! Все дело в личности. А из каких кирпичиков она складывается — спросите у Бога.
Вернемся к Джусу, к фотографии. Она у него обильна и разнообразна не только п о тематике, по географии, по интересам и увлечениям, но и по множеству приемов, стилей работы над изображением и с самим изображением. В ней можно найти все, что было и до и после «великой технической революции». А разве это плохо? Однако трудно объять необъятное. «Ненасытность» Джуса в том, что он стремится все перепробовать, все постичь, все довести до возможного совершенства. Его «воздушные» кадры про авиацию — та же игра и праздник цвета (хотя здесь цвет по его значимости для снимка может стоять на … надцатом месте).
Джус ни от чего не отказывается. Два кадра совместить, пять — пожалуйста. Сма зать изображение тем или иным способом: вспышка плюс длительная выдержка или просто большая выдержка на движении камеры или объекта, «дернуть» трансфокаторм — не вопрос. Ловить забавные тени, снимать сквозь «плачущие» стекла или просто «в лоб», без затей — и это ко двору. И каждый прием приносит свои плоды. Но особое удовлетворение и удивление — знает каждый снимающий — приносит снимок, в котором выдумка если и была, то растворяется. И ты воспринимаешь происходящее на снимке просто как кусок жизни, но той жизни, которую ты не способен был сымитировать ни тогда, ни потом. И эти снимки ложатся камешком в стены того фотографического дома, который ты непроизвольно выстраиваешь сам для себя.
fotosky.ru
Фотограф Александр Джус — Обзор / Потребитель
Темная туша самолета-бомбардировщика всей массой давит на бетонные плиты аэродрома. Кажется, те должны спружинить, а затем выбросить эту громаду-крепость в небо. Но ничего не происходит. Мы приближаемся к снимку и видим: перед нами вовсе не железная птица, а масса людей. Фуражки на них, кокарды на фуражках. Сосредоточенность и собранность на лицах. Необычный строй, в котором «летуны»: пилоты, штурманы, бортрадисты — те, «кто учит летать самолеты, кто учит их страх побеждать…». И только те, чья работа проходит вся в воздухе. Это военные летчики, а их работа — всегда преодоление… Такой вот коллективный портрет. «Авиация — это люди» — называет свою фотографию автор, вкладывая сакральный смысл в снимок-символ.
Текст: Лев ШЕРСТЕННИКОВ; Фото: Александр ДЖУС
Александр Джус
Когда я увидел фотографию на обложке журнала, то стал искать имя автора. Кто, предъявив этот единственный снимок, смог сразу ввести свое имя в ряд тех, которые уже не забыть? Запомнить краткое, как формула, словосочетание — Александр Джус — не составляло труда. Не важно даже, хорош был снимок или нет, какие смыслы вкладывал в него автор и достиг ли он цели. Я понимал, что стоит за созданием снимка. Это прежде всего фанатичная упертость. Сколько было нужно убедить серьезных и не склонных к творческим иллюзиям людей, что намерение фотографа не блажь, не художественная паранойя, а серьезное стремление увековечить достойных людей достойным образом?
Такой снимок не мог появиться у человека случайного в фотографии и в авиации. И я не ошибся. В дальнейшем я узнал, что для реализации «идеи» фоторепортеру потребовалось насколько лет и 4 попытки. Это только для создания этого конкретного снимка. А сколько времени и усилий было затрачено, чтоб стать «летающим» репортером, да и фотографом вообще? Что ж, заглянем в годы, предшествующие возникновению знаковой фотографии.
— Родился я в Хабаровске, в семье военнослужащего. Мой отец Михаил Тимофеевич служил в полку связи штаба армии авиации, был капитаном.
— Капитан Джус. Звучит романтично. Веет чем-то от Грина и Жюля Верна. От каких заморских берегов приплыло это имя?
— Я сам доискивался истоков своего рода. Узнал не слишком много. Когда-то на Украине было целое село Джусов. Бывают села, в которых все семьи носят две-три, а то и одну фамилию. В голодные двадцатые годы почти все село двинулось на восток, в К азахстан. А кто-то добрался и до Забайкалья. Тимофей Джус, дед, ушел работать на прииски. Подробностей не знаю, но назад он так и не вернулся.
У Александра было намерение поддержать мечту отца о военной карьере сына. Продолжатель — это всегда отцу приятно. Правда, сын мечтал не об эмблеме связиста на погоне, а о летном комбинезоне. И непременно истребителя. Это что-то настоящее и большое. На это можно и всю жизнь положить. Но… Сочетание этих двух букв часто меняет наши намерения, а бывает, и всю жизнь. В старших классах у подростка обнаружилась небольшая близорукость. Призыв в армию. Служить можешь, летать — нет. Срочная служба. Связист, как и отец. Выходит, не только произнесенное слово, но и невысказанные желания (отца) — не пустой звук в пространстве.
— Отец, конечно, хотел, чтоб я продолжал его дело, увлекся бы радиолюбительством, но не упорствовал. А мы выбираем свои дороги.
На десятилетие папа подарил сыну фотоаппарат. Это была «Смена-2». «У-у-у!..» — только и мог произнести теперь уже мастер фотографии, перебравший, по моим предположениям, половину, если не все из существующих и существовавших фотоаппаратов. «У-у-у» могло означать «круто» по отношению к камере и тем временам. Аппарат и сам процесс сотворения снимков настолько пришлись по душе мальчику, что начало своей карьеры он и пометил этой датой.
Но армия — штука серьезная. Связист Джус-младший попал служить в ракетные войска. Там не только за наличие фотоаппарата (я уж не говорю о применении), а за произнесение слова «фотография» могли на тебя убедительно и строго посмотреть. Ракетный щит должен быть сам защищен от любой утечки информации о нем, а уж фотографической — тем более. На парадах мы, правда, видели, как тягачи тащат за собой что-то очень большое и грозное. Ну, и довольно об этом…
Еще в Кургане Саша ходил в школу рабкоров, что была при газете «Советское Зауралье». Но там учили писать, а не снимать. Это было неинтересно. Демобилизовавшись, парень отправился в местную фотостудию, поскольку газетам Читы, а их было три — партийная, комсомольская и военная окружная, услуги молодого энтузиаста не требовались. Бытовое ателье было интересно уже тем, что здесь снимали на цвет. В начале 70-х, когда все это происходило, освоение цветной фотографии для столичных фотографов было давно пройденным этапом. Снимали вовсю не только на негатив, но и на диапозитивную пленку — «слайд».
Но вернемся к читинской бытовой студии. Там были осветительные приборы, то есть возможность поучиться работать со светом, а еще камера — громадный ящик на колесиках. С ней нужно было провести множество манипуляций, чтоб наконец «вылетела птичка». И как ни странно, молодому фотографу это нравилось. Потом он как-то подсчитал: чтоб сделать снимок работая «Лингофом» — широкоформатной камерой со съемным матовым стеклом, нужно произвести 17 операций. Пока ты возишься с камерой, клиент ненавязчиво входит в роль.
Кого? Самого себя! Успокаивается, уравновешивается, собирается внутренне. На него никто не давит: фотограф занят чем-то своим. Здорово! «Мне важно, чтобы человек оставался самим собой.» А что это? «Был период, когда мы навязывали клиенту свое видение: ты должен быть таким, и никаким другим.»
Конечно, кроме «ящика», Джус не забывал и про «коробочки». Их много перебывало в его руках: и «Киевы», и разного рода «Любители» — шахтные двухобъективные камеры, и стереокамеры, и какие-то совсем уж экзотические, узкоспециализированные камеры — «Ленинград» с пружинным заводом на 10–12 кадров протяжки. Как-то я увидел толстую книгу «Советские фотоаппараты». Судя по толщине фолианта, описывалось много сотен камер. А в практику, даже малую, едва ли вошло десяток-другой. Сколько из них были знакомы Джусу, не скажу, но что к подбору «инструмента» он всю жизнь будет подходить очень уж серье зно и ответственно, меня удивляет и сейчас.
В редакциях местных газет, в которые Александр заглядывал, а иногда и пе чатался, в акантных мест не было. А желание вырваться из-под крыши ателье на волю росло. И тут повело: из окружной газеты уходил фотограф. Джусу предложили занять место фотокорреспондента газеты «На боевом посту» Забайкальского военного округа. Округ на восток простирался от Иркутска до Благовещенска, а с севера на юг — от Ледовитого океана до южных границ Монголии. Территория широкая, а специализация — узкая.
Армия — это дисциплина и устав. Ходить строем, думать по уставу. Складывалось впечатление, что вся съемка для военной газеты — это сплошное иллюстрирование устава — как положено, а не так, как оно есть на самом деле.
— В округе была воздушная армия, но разрешалось снимать по разным соображениям только в одном полку. Я как-то снимал награждение парашютистов, которое проводил заместитель командующего 23-й воздушной армией генерал-майор Игорь Михайлович Дмитриев. Дмитриев был членом военного совета округа. Улучив момент, обратился к генералу: так, мол, и так, хочу летать. Понятно, как фотокорреспондент. Он улыбнулся: попозже поговорим. И такое разрешение от него получил, хотя, как я понимаю, Дмитриев шел на небольшое отступление от правил. Законное разрешение на мои полеты мог дать только главком авиации…
Чтобы взяли репортера в воздух, ему потребовалось изучить первоначальные навыки управления самолетом и попрактиковаться на тренажерах. Нужно было уметь и собой «распорядиться» при случае — если потребуется, например, срочно катапультироваться. Кроме этого нужно было совершить два зачетных прыжка с парашютом. Но на это летуны махнули рукой: «Иди, так запишем».
И вот первый вылет на учебно-боевом самолете — спарке. Какие это вызывает чувства у обычного репортера — не знаю, не испытывал, но для Джуса это могло приравниваться к крещению: материализовалась его мечта летать. Первый вылет состоялся на аэродроме Укурей, в сумерках, при минимуме погоды. Боевой летчик шел к такому самостоятельному полету 5–6 лет.
— Мне хотелось снять истребитель МиГ-25 на закате, на высоте 9 тысяч метров. Выруливаем на полосу. Взлет. Перед нами идет машина, которую будем фотографировать. Высота 1200 метров. Команда снизу: «Разрешаю разворот». И вот тут начинается. Крен у истребителя создается очень быстро. Поворот ручки — и ты уже на боку. Первая мысль — выпаду. А куда? Фонарь, ты пристегнут. Руководитель полетов дает разрешение набора 9000. Это тоже просто: ручку на себя, форсаж. От того, что все происходит быстро и резко, страшновато. Набрали высоту, пристроились к ведущему. Снял его в горизонтальном полете — скучно. «А давай его снимем на вираже!» — «Давай!» На земле самолет курица курицей, а на контровом солнышке — ракета! Отсняли. Топлива остается чуть-чуть. Спуск. Резкий. Чем ниже, тем чернее и чернее. Полосу увидели примерно на двухстах метрах. Сели…
— А сам ты мог управлять самолетом? Скоростным, боевым?!.
— Я просто обязан был уметь, иначе бы не попал на борт.
— И управлял?
— Немного. Подводил, например, самолет к посадке. Но саму посадку осуществлял, конечно, не я…
На одном из учений главком и фоторепортер оказались в зоне прямой видимости. Простодушный Джус, ничтоже сумняшеся, обратился к маршалу как к доброму знакомому, по имени-отчеству: «Павел Степанович…». Тот ответил тоже по родственному: «Давай не сейчас, зайдешь как-нибудь ко мне в кабинет». Большие люди — они ведь радушные и… «наивные». На то, чтоб попасть в кабинет к заместителю министра обороны, главкому авиации маршалу Кутахову, у Джуса ушел год. При том, что он изловчался не хуже, чем при съемке полетов.
Как-то Карл Маркс обмолвился: «Идея становится материальной силой, когда она овладевает массами». Не думаю, что это соображение Джус держал в голове, когда в его «массу» вошла идея построить самолет из людей. Тоже — идея! Чушь какая-то. Офтальмологов, может, тоже выстроить в форме глаза, а овощеводов — в виде редиски?.. Художникам куда как проще, но фотографу, чтобы осуществить бредовую идею, нужно «обломать» кучу людей, заставить их поверить в нее так же, как веришь и сам. Словом, идея должна овладеть массами (хотя бы в том объеме, которые необходимы для снимка). Идея Джуса вываривалась в течение нескольких лет, и осуществлена была только с четвертой попытки.
— Мне хотелось фотографически выразить мысль, что авиация — это прежде всего люди. Решил показать этих людей в необычном строю — в виде самолета. Первая попытка была в Кубинке в 1985 году. Подогнали МиГ-29, очертили по контуру. Пригласили летный состав — мне хотелось, чтоб на фотографии были только те, чья работа проходит полностью в воздухе. Это пилоты, штурманы, бортрадисты. Но людей хватило, чтоб только очертить контур. 1986-й год был для меня провальным.
Выруливал на взлет вертолет. Чтоб его пропустить, я отошел к краю полосы, не заметив заметенного льда. Поскользнулся и, спасая камеры, упал так неловко, что порвал на ноге связки. Пока лечился, о полетах не могло быть и речи. Но как только я вернулся «в строй», предпринял новую попытку построить свой «самолет».
Это было близ Иркутска, в Белой. Там стоял полк дальней авиации Ту-22. Людей не хватило снова. Попробовал в Семипалатинске, где базировалась двухполковая дивизия, — мало народу. Как-то по совершенно иным делам прилетел в Узин — на Украине, под Белой Церковью. Там базировалась уже трехполковая дивизия. «Давайте попробуем?», — попросил я. Мне пошли навстречу. Снова выкатили самолет, Ту-95, очертили контур, построили ребят, я сделал снимок. В ту командировку не взял с собой широкой камеры, пришлось обходиться узкой… На снимке только те, кто летает. Поставь я и нелетающих, наземное обслуживание, для снимка это бы никакого значения не имело. Но мне было бы неловко перед летчиками…
Такая щепетильность ставит меня в тупик. Оправдана ли она — сепарация, да и нужна ли вообще со всех точек зрения? Но для Джуса такой вопрос и не стоит.
Исключителен ли случай этой съемки? Отчасти — да. Далеко не каждому приходит в голову убежденность, что надо придумать, а потом сотворить нечто, не существующее в реальности. Разве не достаточно того, что предлагает сама жизнь, — обстоятельства, разворачивающиеся сами собой? Вполне.
Но у всех моих героев, этой и предыдущих книг, занявших в фотографии заметные места, есть одна общая черта, которую можно обрисовать как неуемность, упорство, неудовлетворенность уже совершенным, стремлением вырваться за пределы привычного, фантазировать, а в результате найти, хоть и неосознанно, свое собственное место на планете Фотографии. А в основе всего лежит одно — радость, получаемая от процесса творить, выдумывать, искать. Найти образ, метафору в фотографии, которая еще не употреблялась. «Самолет» Джуса тяготеет к тому ряду метафор, в котором стоят «Чайковский» Дмитрия Бальтерманца, его же «Горе» и «Поединок» Всеволода Тарасевича…
Джус, отсняв в военной авиации то, что ему и было интересно, пришел к выводу: если чего-то очень захочешь — добиться можно. Теперь ему захотелось увидеть Москву с птичьего полета.
Столицу с воздуха снимали нечасто. Получить такое разрешение было делом хлопотным, да и почти всегда разовым — на полет-другой. Репортеров пять или шесть показывали столицу сверху. Запомнил Рахманова с его «ночной галактикой», Стешанов снимал Кремль для «Известий» во времена всемогущего Аджубея. Песков, когда готовил 50 портретов Родины с высоты птичьего полета. И вот Джус.
Саша демонстрировал мне уникальный альбом: Москва — и все только сверху. Вот Кремль, его треугольник, вписанный в узнаваемые очертания центра, а вот и вся Москва в одном кадре. С высоты два километра «рыбий глаз» объемлет ее всю. «Планета Москва». Похоже. «Рыбий глаз» настолько кривит горизонт, то, что ни сними, — все становится «планетой». Забавно: вся Москва поместилась в одном кадре. Выходит, не такая уж она и бескрайняя.
Получить разрешение на длительную съемку Москвы с воздуха помогала Книжная палата: она собиралась и издать альбом. Сначала нужно было получить разрешение военного отдела ЦК (шел 1988 год, без воли ЦК ничего не случалось). Потом нужно было получить одобрение Рыжкова — председателя Совета Министров СССР. После этого — согласия Генштаба, КГБ, МВД. Согласования требовали и времени, и упорства. Но этим Джуса, захваченного идеей, было не смутить.
Александр и его жена Вера объездили много стран, Путешествовали по Китаю, Таиланду, Черногории… И возвращались не без фотографических трофеев. Но главной темой оставалась Россия — ее просторы с птичьего полета, ее деревушки, храмы, тонущие в туманах и прихорашивающиеся снегами… Утро, солнце едва подпаливает горизонт, зябко, но здорово!.. Ты, может, единственный на свете, кто видит эту сказку. Джус нечасто отпускает снимок на волю прямо из фотоаппарата. Можно, если хочется, усилить цвета, можно, если требуется, подпустить туману, можно многое, если тебе известен фотографический арсенал — от фильтров до «Фотошопа». А он не только известен фотографу, но и всесторонне «ощупан». Джус, случается, «ломает» снимок так, чтоб он влез в какой-то из пришедших в голову «стилей».
Александр много снимал «звезд». Ну, а кто их не снимал? Как не снимать, если 99% журналов забиты только гламуром? Кормиться же надо. Обычно снимают звезд так: наряжают в чужие шмотки, приводят в чужие стены (салон, бутик, ателье), просят улыбаться, чтоб видно было побольше красивых белых зубов (если не слишком белые — подбелим в «Фотошопе»). Главное — чтоб эта звезда как можно больше походила на всех уже «напечатанных»: журналы делаются по строгим лекалам, и отходить от правил не положено. Ну вот и действуй так! Так и действуем. Мы, но не Джус! Ему все надо наособицу. Ему надо звезду «индивидуализировать». Означает ли это, что ему непременно хочется определить характер этого человека? Не уверен. Вероятно, в голове у фотографа возникают некие образы, — нечто вроде ролей, которые герой репортажа долж ен сыграть.
Илзе Лиепа. Балерина, драматическая актриса, наконец, красивая женщина, наделенная от природы яркой индивидуальностью. Вероятно, репортер снимал ее периодически, на протяжении значительного времени. И актриса, видя рез ультат, охотно готовилась к следующей съемке, а это — к одному-двум кадрам. Каждый раз новый костюм, новая обстановка, новый замысел…
— Саша не читает плохих книг, — произносит Вера (вероятно, имеются в виду бесполезные, легкая беллетристика — детективы, «дамские» романы). — На его столике можно увидеть и томик Монтеня…
Не стоит строить мостик между Монтенем и фотографией. Я не верю часто даваемым «бесплатным советам»: будешь слушать музыку, будешь увлекаться поэзией — и тогда… Да ничего тогда не произойдет! Все дело в личности. А из каких кирпичиков она складывается — спросите у Бога.
Вернемся к Джусу, к фотографии. Она у него обильна и разнообразна не только п о тематике, по географии, по интересам и увлечениям, но и по множеству приемов, стилей работы над изображением и с самим изображением. В ней можно найти все, что было и до и после «великой технической революции». А разве это плохо? Однако трудно объять необъятное. «Ненасытность» Джуса в том, что он стремится все перепробовать, все постичь, все довести до возможного совершенства. Его «воздушные» кадры про авиацию — та же игра и праздник цвета (хотя здесь цвет по его значимости для снимка может стоять на … надцатом месте).
Джус ни от чего не отказывается. Два кадра совместить, пять — пожалуйста. Сма зать изображение тем или иным способом: вспышка плюс длительная выдержка или просто большая выдержка на движении камеры или объекта, «дернуть» трансфокаторм — не вопрос. Ловить забавные тени, снимать сквозь «плачущие» стекла или просто «в лоб», без затей — и это ко двору. И каждый прием приносит свои плоды. Но особое удовлетворение и удивление — знает каждый снимающий — приносит снимок, в котором выдумка если и была, то растворяется. И ты воспринимаешь происходящее на снимке просто как кусок жизни, но той жизни, которую ты не способен был сымитировать ни тогда, ни потом. И эти снимки ложатся камешком в стены того фотографического дома, который ты непроизвольно выстраиваешь сам для себя.
potrebitel.ru